- Боже, - пожаловалась я. - Да у вас невысокое мнение о моем характере.
- Отнюдь, - добродушно рассмеялся доктор Элиот. - Но точно ли я рассудил?
- Совершенно точно, - согласилась я. - Хотя признаюсь в этом со стыдом. У вас все так просто получилось. Но не понимаю, как вы узнали о моей привязанности к памяти о семье. Вам, наверное, Джордж сообщил?
- Ни в коем разе, - покачал головой доктор Элиот. - Просто я рассмотрел ваш зонтик.
- Мой зонтик?
- Позвольте мне сделать вам еще один комплимент, леди Моуберли. Я заметил, что ваше платье в точности отражает ваше богатство и вкус. Однако, зонтик несколько не соответствует вам. Он явно старый, потому что на ручке его видна пара искусно замазанных трещин, а инициалы, вырезанные на дереве, - не ваши. Было бы глупо предполагать, что вы не можете позволить себе купить новый зонт, значит, этот зонтик имеет для вас какую-то сентиментальную ценность. А когда я заметил тонкую черную ленточку, все еще привязанную в знак траура к его ручке, то моя уверенность окрепла и стала фактом. Так чей же это зонтик? Очевидно, он раньше принадлежал женщине старше вас, ибо сам по себе зонтик почти антикварный. Поэтому я сделал вывод, что это, наверное, зонт вашей матери.
Он помедлил, словно озадаченный рациональной холодностью своего голоса:
- Прошу принять извинения, леди Моуберли, если слова мои причинили вам боль.
- Нет-нет, - возразила я и, помолчав немного, чтобы собраться с мыслями и убедиться, что голос не выдаст меня, когда я заговорю вновь, продолжила: - Прошло почти два года, и я начала привыкать к утрате.
- Вот как? - нахмурился Элиот. - Значит, ваша мать так и не увидела, как вы выходите замуж? Жаль...
Я мотнула головой, а потом в каком-то эмоциональном порыве рассказала ему, как мы с Джорджем поженились, как поклялись друг другу в вечной любви, когда ему было всего шестнадцать, а мне - двенадцать и он был сыном пэра поместья, а я - дочерью состоятельного человека, самостоятельно выбившегося в люди.
- Знаете, семья Джорджа, - сообщила я Элиоту, - потеряла большую часть своего состояния, и, имея виды на мое приданое, они были готовы посмотреть сквозь пальцы на неблагородное происхождение невесты.
- Неудивительно, - сардонически улыбнулся доктор Элиот. - Но простите мою настырность - а вас саму это устраивало?
- О да, конечно, - ответила я. - Ведь, доктор Элиот, Джордж был моим возлюбленным с очень давних пор. И когда моя мать умерла, к кому еще я могла обратиться?
- Но Джордж уехал из Йоркшира раньше вас, как я понимаю. Виделись ли вы с ним после этого?
- Не виделись лет шесть - семь.
- И все это время вы жили неподалеку от Уитби?
- Да. Мать была очень больна. Мне надо было ухаживать за ней, такая она была нервная и слабая.
Он мягко кивнул:
- Ну да, этим все объясняется.
- Что объясняется? - поинтересовалась я.
- Помните, - на губах его заиграла еле заметная улыбка, - я заметил, что вы, по-видимому, не любите высшее общество...
- Да, - промолвила я, вспоминая, что так и было. Нахмурившись на мгновение, я безмятежно улыбнулась: - Ну, конечно же, вы пришли к такому выводу, зная, что я провела молодость в далеком Йоркшире, стало быть, я буду чувствовать себя неловко в салонах столицы. Как все просто!
- Да, именно так, - улыбнулся доктор Элиот. - За исключением того, что я ничего не знал о вашей юности.
- Не знали? Но... - Я озадаченно взглянула на него. - Но откуда вы?..
- О, все еще проще, чем вы предположили. Ваша рука, леди Моуберли!
- Рука?
- Точнее правая рука. У вас брызги грязи на плече и рукаве. Значит, вы прислонялись к борту пролетки. Однако леди вашего положения должна разъезжать в собственном экипаже. Тому, что вы не делаете этого, есть лишь одно объяснение - вы считаете затраты на содержание такого экипажа нецелесообразными. Отсюда следует, что у вас нет привычки часто выезжать на прогулку или в гости.
- Замечательно! - воскликнула я.
- Заурядно, - отозвался он.
- Вы абсолютно правы, - произнесла я (да вы это хорошо знаете, дорогая Люси, я еще не вполне приспособилась к городской жизни, столь отличной от жизни в деревне, которая знакома мне с детства!). - Аллергическая реакция на скверный воздух в Лондоне в сочетании с природной застенчивостью сделали из меня фактически затворницу.
- Жаль слышать такое, - склонил голову доктор Элиот.
- У меня есть немного подруг в городе, но никого, кому бы я могла довериться.
- У вас есть муж.
- Да, сэр, - кивнула я, опустив голову. - Был.
На бесстрастном лице доктора Элиота не появилось ни тени каких-либо эмоций. Сомкнув кончики пальцев, он изогнул кисти рук и осел в глубины своего кресла.
- Надеюсь, вы понимаете, - медленно проговорил он, - что я ничего не могу обещать.
Я кивнула.
- Тогда, - сказал он, делая жест рукой, - леди Моуберли, пододвиньте ваше кресло поближе и расскажите мне все об исчезновении Джорджа.
- Это необычный рассказ, - промолвила я.
- Не сомневаюсь, - слегка улыбнулся он.
Я откашлялась. Облегчив душу, исполнившись внезапной надежды, я разнервничалась, дорогая Люси, как нервничаю сейчас, ибо рассказанное доктору Элиоту я должна повторить в письме к вам и боюсь, что подробности могут причинить вам большую боль. В рассказе моем речь пойдет о смерти вашего брата. Не вините Джорджа в том, что он скрыл от вас подробности, дражайшая Люси, ибо я убеждена, что мотивы его станут ясны из моего рассказа. И, действительно, только сейчас я могу рассказать вам обо всем, поскольку боюсь, что подобный ужас, может быть, довелось испытать и Джорджу. Но читайте, я уверена, у вас хватит сил узнать все, что до сих пор скрывали от вас.
- У моего мужа, - сказала я доктору Элиоту, - всегда были большие амбиции, поэтому он увлекся политикой.
- Амбиции, - пробормотал доктор Элиот, - но не способности, насколько я припоминаю.
- Это верно, - признала я. - Джордж считал повседневную политическую жизнь утомительной. Но у него были надежды, доктор Элиот, и благородные мечты, а я всегда знала, что, если ему дать возможность, он прославит свое имя. И, хотя Джордж мужественно боролся за продвижение своей карьеры, его усилия оказывались тщетны. Я видела, как болезненно он относится к провалам. Он никогда не признавался мне, но я знала, что его отчаяние усугубляется успехами нашего общего знакомого Артура Рутвена. Карьера Артура в Индийском кабинете была блестящей, и, хотя ему едва исполнилось тридцать, о нем говорили, как об одном из самых блестящих дипломатов. Подробности мне не известны, но он отвечал за исполнение заданий очень деликатного и доверительного характера.
- Связанных именно с Индией? - прервал меня доктор Элиот.
Я кивнула.
