- Бессмертный! Священная Савитри Моан молит о позволении говорить с тобой.
Аштор еле сдерживается, чтобы не фыркнуть: она продолжает ревновать своего избранника к Савитри. Но Вирайя отлично понимает, что его избрание в Ложу Бессмертных - только формальность, почетная награда за то, что убежище устояло; что алый плащ иерофанта, который пожалуют ему завтра в Святая Святых из рук живого бога, не сделает его равным Савитри или Плеолаю, родным Ордену. Сейчас перед ним заискивают Священные, выше Вирайи по рангу - только Единый, но он не перестает ощущать себя чужаком, выскочкой, адептом Внешнего Круга, совершенно не готовым к роли жестокого и эгоцентричного сверхчеловека. Оттого с каждым днем крепнет в сердце Вирайи страх перед будущим.
Он встал навстречу Савитри и, не позволив ей поцеловать себе руку, дружески обнял за плечи. Аштор тоже поднялась из-за стола, замерла, прикусив губу; ее положение было двусмысленным. Как существо низшего посвящения, она должна была бы склонить колени перед Савитри; но Вирайя, иерофант, позволил ей сидеть за своим столом, и это как бы приравнивало Аштор к членам Внутреннего Круга.
Впрочем, Савитри, очевидно, так не считала. Архитектор усадил ее за стол, налил вина и выбрал фазанье крылышко; но когда и Аштор осмелилась присесть, гостья вскинула гордую горбоносую голову и, подняв точеные брови над ясной зеленью глаз, сказала небрежно-ласково:
- Бессмертный простит его рабу, если она попросит разговора наедине?
Аштор вскочила, норовисто звякнув серьгами. Поймав укоризненный взгляд Вирайи, сдержала себя; присела в поклоне, потупясь, хотя большие ноздри раздувались от гнева. Выходя, она демонстративно играла бедрами высоченная, в лиловом струящемся шелку.
Савитри опустила ресницы, тонко улыбнулась.
- Зачем ты обидела девочку? - спросил архитектор.
Она не ответила. Молча, долго разглядывала лицо Вирайи, будто стремилась запомнить мельчайшие черты. И внезапно, в одно мгновение, стала совсем другой: встревоженной, мягкой, откровенной...
- Небо и земля успокоились, Вирайя. Теперь они простоят незыблемо тысячи лет. Орден спел хвалу своему спасителю.
"Вот оно", - шепнул вещий голос а ухо Бессмертному, и он спросил, словно проваливаясь куда-то вместе с креслом:
- Что это значит, Сави?
- Это значит...- Она через стол взяла его за обе руки. - Значит, что ты... что тебя больше незачем беречь.
Страх, как и любое чувство, имеет потолок в душе человеческой. За этой гранью наступает либо гибель души, либо спасительное отчуждение. Теперь Вирайе казалось, что речь идет не о нем, - не может такого быть, - и даже казалось, что не его, а чужой голос отвечает Савитри:
- Разве у меня здесь есть враги?
- Нет. Просто твои слова, мысли, поведение... Был разговор в Ложе: ты совсем чужой, но очень много знаешь. Тебя считают опасным. - Она с трудом проглотила комок, волнуясь все больше.- Может быть, все улеглось бы, если бы... если бы не...
Вирайя сжал руки Савитри, теперь он мог бы пытать Священную ради выяснения правды:
- Если бы не что? Что?!
- Мне больно так. Не надо...
Разом оттаяв, он поцеловал ее пальцы:
- Прости меня, Сави, я немного потерял голову. У меня есть одна догадка, но я не думаю, чтобы ты могла знать...
- Я знаю, - горько усмехнулась она. - Он сам мне все рассказал. Он вообще ничего от меня не скрывает.
Спасительное отчуждение пошатнулось под неожиданным ударом. Опомнившись, Вирайя путано залепетал:
- Так это он... о тебе? Что никто с ним не говорил так, как я... никто, "кроме нее"? Она - это ты?
Савитри кивнула и пожала плечами, оправдываясь:
- Должен же кто-то его любить. Такого несчастного, беспомощного - ты же видел! Когда умирает... такой, как он... Ложа выбирает среди детей адептов Ордена... выбирает по нескольким тысячам признаков, как эталон Священной Расы. Нос, форма черепа и ногтей, группа крови...
- Это страшно, Сави.
- Да, очень. Теперь тебе достаточно сказать одно слово, чтобы я тоже не дожила до завтрашнего дня.
- Значит, это... произойдет до завтрашней церемонии?
- Скорее всего, Вирайя. Алого плаща тебе не видать, за это я ручаюсь. Способ найдется. Самый...- Она поискала слово, сложив пальцы щепотью и словно что-то растирая ими.- Самый естественный. Потом - пышные похороны, памятник в центральном зале...
Вирайя помолчал, пытаясь осмыслить услышанное. Гром уже грянул - стало быть, впереди надежда.
- Ты бы не пришла ко мне, если бы не знала какого-нибудь выхода. Что я должен сделать?
- Забрать Аштор, погрузить все необходимое на "черную стрелу" и поискать спокойное, не слишком пострадавшее место на Земле, подальше отсюда.
- Разве существует угол, где Орден не найдет меня?
- Таких углов теперь - чуть ли не вся планета, - ответила Савитри. Вирайя не понял, печалит это ее или радует.- Большинство гарнизонов и постов не обнаружены с воздуха, не отвечают на вызов по радио. Возможно, что Меру и Фуле - наши последние убежища...
- А ты уверена, что мне позволят взлететь?
Она даже не пошевельнулась, только чуть прищурила глаза - но Вирайя сразу понял, на чем основана уверенность Савитри.
Они допили вино из бокалов, одновременно встали и вышли из-за стола навстречу друг другу.
- Все-таки ты, пожалуйста... подожди хотя бы до полуночи. Чтобы потом, когда-нибудь... если я уже не буду под защитой... твой отлет не связали с моим приходом к тебе сегодня. Хорошо?
Глаза ее увлажнились. Руки слегка согнулись в локтях, словно Священная хотела и не решалась раскрыть объятия. Вирайя порывисто бросился к Савитри, припал щекой к ее щеке.
"Беги с нами",- хотел шепнуть он, но удержался. Без того она не покинет Меру, а забрать его, вероятно, невозможно. Прогулка по горам была чьей-то жуткой оплошностью, следствием суматохи перед катастрофой, такой промах не повторится.
Савитри прижалась на миг всем телом, всхлипнула - и вдруг толкнула его ладонями в грудь, почти грубо высвободилась и ушла.
Вонзив ногти в ладони, Вирайя сел, головой уткнулся в лакированную столешницу. Странно и почти смешно: у него и у Савитри есть любимые существа, слабые, капризные, подобные испорченным детям.
- Аштор!
Подождав, позвал ее громче, затем во весь голос. Нет ответа.
Нашел в туалетной комнате - так называлась жарко натопленная анфилада с бассейном и серной баней, с розовыми, золотыми, зелеными ткаными обоями в розах и райских птицах, со столиками, поставцами и полками в сплошном сверкании изысканной посуды. Дважды в день здесь колдовали одетые в голубое и зеленое - любимые цвета Аштор - парикмахеры и массажисты, маникюрщицы и рабы, искусные в косметике. Рабы роились, мелодично звеня флаконами, гребнями, мисочками, растирали и смешивали составы для масок, подбирали тона помад утренних и вечерних, лаков повседневных и парадных. Взвивались облачка душистых пудр, лязгали ножницы, царицей улья гудел электрофен, пестрый, блестящий вихрь шумел вокруг царственного идола - Аштор, восседающей с белой или пурпурной маской на лице, с зажимами на ресницах, головой в электрокороне, растопыренными кровавыми, жемчужными или изумрудными ногтями... Большая суматоха царила лишь в анфиладе гардеробных, когда живописно оформленная Аштор выбирала обувь, чулки и белье, платье и драгоценности.
