— Вы меня только это… помедленней, — опасливо произнес Виктор.
— А быстрее не получится, — Шохонуров взялся за ручку лебедки. — Если быстрее, то механизм стопорит.
Близкий Провал дышал теплом. Внизу темнели ломкие на взгляд карнизы и уступчики, чередуясь с гладкими, почти вертикальными отрезками. Дно то проступало, пузырясь валунами, то скрывалось за наплывами странной дымки.
Виктор казался себе космонавтом перед шагом в космическую пустоту. Жилет как скафандр, фал страховочный.
— А шнура хватит? — обернулся он.
— Хватит, — сказал мужик. — Сто метров. Шестьдесят и сорок, чтобы побродить. Так что с запасом. На вот.
Он пристегнул на карабин ножны с коротким ножом.
— Зачем это? — удивился Виктор.
— Это на всякий случай. Шнур обрежешь, если что.
Виктор присел.
Ком травы, словно рыжий парик, полетел из-под ноги вниз. Пропал, показался, снова пропал.
— Эй-эй, — остановил Виктора Шохонуров, — когда все осмотрите, дерните два раза. Или мы через полчаса сами.
— Хорошо, — кивнул Виктор. — Что ж…
Он осторожно спустил в пустоту ноги.
Край Провала поплыл вверх. Шнур зашуршал, истираясь о желобок в камне. Виктор оттолкнулся от стенки рукой. Его слегка развернуло, качнуло, закручивая. Слева проскочил выступ. Жилет обжал ребра.
— Ну что? — возникла над кромкой голова мужика. — Нормально?
— Ага. Дыхание только… теснит.
— Это нормально, это от высоты. Ладно.
Голова исчезла.
Ладно? Ну, ладно так ладно. Я рад. Виктор пошевелил ногами и сосредоточился на спуске. Коричнево-серый камень, уходя из-под живота вверх, посверкивал жилками минералов.
А ему, значит, вниз, вниз.
Пальцы сами цеплялись за сколы и трещинки — исключительно подержаться, в иллюзии, что если что, вот она — возможность закрепиться и не упасть.
Лебедка работала рывками.
Стена Провала скоро отдалилась, выгнулась, потемнела. Выступы истончились. Метре на двадцатом Виктору показалось, что вокруг, взвесью, висит белесая пыль, то ли намагниченная, то ли поддерживаемая тепловой воздушной "подушкой". Но спустившись ниже, никакого пылевого полога он над собой не увидел, и облака были четкие, нить к нити, макаронина к макаронине.
— Эгей! — крикнул Виктор, задрав голову.
— О-хо-хо! — донеслось сверху.
Слышат, и тоже ведь ладно.
Виктор оглянулся — до противоположной стенки было метров тридцать, если раскачаться, выбрав шнур, то можно, наверное, достать. Впрочем, глупость, глупость. У него другое, у него Неграш. Который…
Виктор цепко осмотрел стену.
Спуститься или подняться по ней на руках было едва ли возможно. Какие-то участки выше и ниже казались вполне преодолимыми, но дальше приходилось бы прыгать на несколько метров вправо или влево, на удобный уступ. А затем забираться на отвес.
Самоубийственно.
— Угу! — прилетело сверху.
Кричал, кажется, Яцек, уж больно задорный вышел крик.
— Эгегей! — ответил Виктор.
— …ы там?
Расстояние съело часть вопроса, но Виктор понял и так.
— Сносно!
Внизу уже проступали, укрупнялись валуны, желтел песок у самой стены, россыпи белых булыжников раскатились будто черепа с насыпного кургана.
Камень, принятый Шумновым за распростертого человека, обозначился чуть правее, и Виктор тоже сказал бы: Неграш. Лежит, голова повернута, одна рука прижата, другая вытянута, хорошо, крови нет. Впрочем, высота, высота…
Его даже обожгло внутри, когда он представил, как это — короткий полет вниз, с бешеной скоростью приближающаяся земля, удар, медленно накатывающее забытье.
Боль, вызванная мыслью о смерти, прокатилась под черепом — тварь то ли проснулась, то ли просто посчитала нужным напомнить о себе.
И ладно. Виктор скривился. Все лишнее — из головы.
Сейчас походим-побродим, покумекаем, где здесь мог бы быть Неграш, поищем следы, если не его самого, то предыдущих исследователей. Здесь же двадцать с лишним человек спускались, кто-нибудь что-нибудь…
И все же, подумалось нечаянно, почему каждый год? Не чаще, не реже. Программа? Часы какие-то? Бум-м — звенят раз в двести семнадцать дней. Может, вот где она, настоящая цикличность?
Подошвы ботинок коснулись дна.
Уже? — удивился Виктор, присел, выпрямился, щурясь, посмотрел вверх, откуда тянулся и тянулся шнур, свиваясь на земле в кольца.
Высоко. Итак. Обойдем сколько можно.
Придерживая шнур в руке, Виктор побрел в узкую часть Провала. Стены сходились, грозя совсем сомкнуться впереди, дышали теплом, черное перемежалось с серым, серое — с коричневым, вкрапления белого — с вкраплениями красноватого, глыбы росли в размерах и забирались все выше и выше друг по другу.
Так ведь можно и ногу сломать.
Виктор побалансировал на покатой каменной спине и отступил. Ну, еще метра на три-четыре он бы, конечно, поднялся, а дальше — край, часть стены рухнула гильотиной на угловатые каменные головы, не обойти, не перебраться.
Ну, не очень-то и надо.
Он пошел было по противоположной стороне, но скоро понял, что не сможет перекинуть шнур через некоторые валуны, и вернулся к месту спуска. Изучать Провал пришлось челночными рейдами. До камня "человечего" — и обратно. Затем к только что выпнутому кому травы, плоской, как стол, глыбе — и снова назад. Наконец, к лавовому языку, гладкому, черному, матовому. Плеснувшему, видимо, давным-давно в новообразованную трещину.
Никакого Тимофея Неграша. Даже намеком.
И что теперь делать дальше? Ткнулся мордой — и свободен? Ну, допустим, спустился Неграш, как-то спустился. Может, планер смастерил втайне. Хм… Но куда пошел? Каменный же мешок с нападавшими со стен обломками, шестьдесят метров с трех сторон и лава двадцатиметровым барьером — с четвертой. Глупая версия, ох, глупая.
Виктор размотал шнур.
К чертям, наружу, к кондитеру! Всю душу вытрясти. Что он знает? Знает ли вообще хоть что-то? Канистра, пумпых, вознесение, да, про вознесение еще никто…
— Поднимайте! — крикнул Виктор и дважды дернул.
Никакого ответа.
Он подождал несколько секунд и дернул еще раз. Сколько там надо на колебания шнура? Три секунды? Пять? Или они, черт, эти колебания, гаснут?
Ну, хорошо, он убил минут десять, пока скакал по камням, и еще десять, пока изучал Провал, лавируя между глыбами. Значит, через десять минут, самое большее — через пятнадцать, его поднимут сами.
Это не страшно. С этим можно и посидеть.
Виктор умостился на сером обломке и достал планшет. Было темновато, и он выкрутил подсветку на полную.
Тварь, спросил, ты здесь?
Прислушался, хмыкнул. Ему подумалось: странная картина — сидит на дне трещины человек и читает.
