— Вообще-то так, но в данном случае дело не в армейской привычке. Мы с хозяйкой давно подружились. Знакомьтесь, Прасковья Фоминична.
Пожилая женщина — та самая, которая колола дрова на крыльце, — поздоровалась с вошедшими и стала хлопотать возле самовара.
— Послушайте, неужели действительно самовар?! — воскликнул Печерский. — Я-то полагал, что вы, так сказать, в фигуральном смысле… А тут, оказывается, самый настоящий, медный! Тысячу лет не пил чаю из самовара. По-моему, еще с довоенных времен… Нет, помнится, в эвакуации тоже пили. Но там у нас и чаю-то путного не было, суррогатный пили, кипрейный. Знаете кипрей? Высокий такой, цветочки у него розовые, лиловатые. В народе его иван-чаем называют… Сахару у нас тогда тоже не было, так что это вообще не в счет. А тут — самый доподлинный, классический, можно сказать, самовар!
Вдруг Печерский умолк, помрачнел и упавшим голосом, видимо всерьез огорченный, произнес:
— Галошу-то я, старый дурак, на улице оставил.
Он вышел и несколько минут не возвращался. Матвеев, уже снявший пальто и читавший за столом какую-то бумагу, вынутую из портфеля, сказал:
— Товарищ Грицай, не сочтите за труд, пойдите помогите старику. Он ведь ищет галошу совсем не там, где оставил. Наверняка не там.
Грицай вышел и вскоре вернулся вместе с Печерским, который нес свою злополучную галошу. Сунув ее в угол, рядом со второй, Печерский направился к столу и сел против Матвеева.
Уже и на улице начинало темнеть, а в комнате, пока глаза не привыкли, казалось, что совсем уже свечерело. Лишь в двух местах было посветлее: теплый, желтоватый свет шел из печки да в противоположном углу холодный бледно-серый свет падал на стол через единственное окошко.
Архитекторы опустошили портфели и футляры, выложили на стол проекты, фотоснимки, чертежи. Спор возобновился.
— Давайте, товарищи, уточним, — сказал Матвеев. — Ваш проект, Алексей Игнатьевич, принят. Принят, как говорится, за основу. Речь идет лишь об одной частности: строить ли перед спроектированным вами кварталом жилых домов гараж или разбивать сад. Только этот вопрос нам и предстоит сегодня решить. Так что давайте не распыляться, других деталей проекта мы сегодня не будем затрагивать. Профессор Гущин предупредил меня, что, по всей вероятности, быть здесь не сможет. У него заседание в институте, ученый совет. Но если совет не затянется, он обещал приехать.
Алексей сел в самый темный угол комнаты, за печку, и не знал теперь, от печного ли тепла или от волнения так горит все лицо. О том, что проект принят, Матвеев сказал вскользь, считая, видимо, что автору это уже известно. Но Алексей впервые слышал это в такой определенной форме — впервые после того, как ему вернули проект для очередной доработки. «Хорошо, что я сел в этот угол, — подумал Алексей. — Не видно, по крайней мере, как у меня щеки горят». Проект возник в сознании с полной ясностью, мысли о нем снова приобрели ту живость, которая час назад казалась безнадежно потерянной. Теперь, значит, нужно драться за сад.
— Итак, — продолжал Матвеев, — ваше мнение, Геннадий Григорьевич?
— Мое мнение, Павел Васильевич, вам давно известно.
— Так давно, что оно уже могло измениться.
— Оно не изменилось.
— Все равно. Нужно, чтобы товарищ Грицай тоже знал его.
— Он мое мнение тоже отлично знает. И товарищ Рудых — тоже. Вот разве что хозяйка еще не в курсе. А кроме нее все знают.
— И все-таки я прошу вас высказаться.
— Извольте. Хотя тут, по-моему, и говорить не о чем. Гущинский проект сам за себя говорит. Совершенно бесспорный проект. Этот выезд на местность нисколько меня не переубедил. Я по-прежнему решительно высказываюсь за предложение профессора Гущина.
— А я против, — отозвался Грицай. — Я по-прежнему решительно высказываюсь за предложение архитектора Рудых.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Печерский так, будто Грицай заявил о своем полном согласии с ним. — Один член комиссии — за, другой — против. Значит, за вами, Павел Васильевич, как за председателем, последнее слово. Для вас, как для архитектора, все достоинства гущинского проекта должны быть очевидны. Остроумнейшее решение проблемы внутренних путей. Никаких лифтов — автомобили сами въезжают по отлогим пандусам до третьего этажа. Монументальное оформление фасада.
Печерский отыскал лист с изображением фасада и поднес его к окну:
— Да ведь это великолепно. А? Не гараж, а просто — храм автомобильного бога!
— Ого! — рассмеялся Матвеев. — Храм — не храм, но выглядит, действительно, эффектно. Насчет фасадов Гущин — мастер.
— На этот раз я согласен с Геннадием Григоричем, — сказал Грицай. — Фасад, по-моему, того… храмоватый.
Алексей молчал. Во-первых, его пока что не спрашивали, а ведь сам он не был членом комиссии; во-вторых, он боялся наговорить резкостей. Наконец, он надеялся на Грицая, который до сих пор упорно отстаивал его предложение. Но сегодня Грицай почему-то ограничивался короткими репликами. И получилось так, что обсуждалось только предложение Гущина.
Расхвалив проект гаража, Печерский передохнул и продолжал:
— Посмотрим теперь, что получится, если мы согласимся с товарищем Рудых. Хорошо, согласились. Разбили здесь сад. А гараж отнесли, скажем… — Он поводил пальцем по плану. — Скажем, сюда отнесли его, в Сапежников переулок. Ближе никак не получится. Вы представляете себе, что это значит? Извольте тогда, имея собственную машину, идти пешком до гаража, а вечером, поставив машину в гараж, возвращаться домой опять-таки пешком. Благодарю покорно. Вопрос, по-моему, ясен.
— Нет, не ясен, — раздалось из угла, в котором сидел Алексей.
— Прошу вас, — сказал Матвеев. — Прошу вас, Алексей Игнатьич, мы слушаем.
Алексей подошел к столу.
— Прежде всего мне непонятно, как можно забывать, что, возводя здесь гараж, мы должны будем отказаться от одного из жилых корпусов. Гараж-то с подъездными путями занимает гораздо больше места, чем намеченный проектом сад. Это — раз. В этом квартале жилая площадь сразу уменьшилась бы, следовательно, на двадцать квартир. Я уж не говорю о том, как это отразилось бы на нижних этажах соседних домов. Думаю, что каждый из вас, товарищи, предпочел бы квартиру с окнами, выходящими в сад, а не упирающимися в гараж. Что же касается всех достоинств гущинского проекта… — Алексей взял из рук Печерского лист с изображением гаража, — в Сапежниковом переулке все эти достоинства будут не меньшими, чем в Огородном. Более того — во многом гараж здесь только проиграл бы.
