Бледность не портила своеобразной красоты ее лица. Ее ремесло монотонное и изнурительное занятие — наложило на нее свой отпечаток, но не уничтожило ее очарования. У нее были большие глаза, а по форме рта и скул можно было предположить, что в ней течет заморская кровь.
— Мисс Летиция, вы такая хорошенькая, но так нерешительны. Никогда не ждать у входа — вот мой девиз. Войдите, я угощу вас вином. Ваша беседа со мной будет благодарной платой мне за вино. Мы никогда не говорили с вами.
— У вас больше времени говорить, чем у меня. Мой дядя ждет меня — у нас срочный заказ. Мы всегда заняты — день и ночь.
— Если я сейчас свободен, это не означает, что я болтун и у меня нет дела.
— О, я не думала вас обидеть. Я хотела сказать, что я много работаю и мне необходимо вернуться домой. Я прошу вас не задерживать меня здесь.
— Останьтесь хотя бы на столько, сколько надо, чтобы проглотить сдобную булочку! Нет? Очень хорошо, в таком случае, позвольте хотя бы проводить вас до вашей двери.
Роза, прилипшая к булочке, оставила свое место у стойки и присоединилась к нам. Руки у девочки были заняты, Летиция обняла ее за плечо, и они вышли во двор. Следом вышел и я.
— Почему мы должны встречаться только у заноскопа, Летиция? Что, у него над тобой магическая власть? Давай встретимся вечером как-нибудь, когда ты свободна, и отведем душу.
— И когда ты будешь свободен от Армиды Гойтолы. Ты и не смотришь на меня, когда она рядом.
— Для того, чтобы иметь право меня ревновать, тебе следует, по крайней мере, узнать меня получше.
— Ревность — дорогое удовольствие. Мне не по карману. Мы подошли к двери, находящейся в нише вонючих задворков. Там было так темно, что я взял Летицию за руку, чтобы не споткнуться. Она вынула ключ и открыла дверь. Мы очутились на пустой, совершенно ветхой лестничной площадке, освещенной огрызком свечи.
— Здесь мы должны проститься, Периан. Мы с Розой благодарим тебя за твою доброту, за угощение булочкой, которая, надеюсь, не испортит ей аппетит перед ужином.
— Позволь мне пойти с тобой. Мне так нравится твой голос, и мне кажется, ты хочешь сказать мне многое.
— Прости, но я нужна дяде, помочь ему в работе. До утра нам необходимо подрубить двадцать скатертей из камчатого полотна.
— Тогда я поговорю с твоим дядей, так как уверен, тебе нужна компания. Не делай такой испуганный вид, у меня нет намерения унести твои скатерти, рубашки мне больше по душе.
— О, я так и знала, что ты чего-то хочешь… — Но я уже вслед за запрыгавшей вверх по ступенькам Розой поднимался по лестнице. Летиции ничего не оставалось делать, как запереть дверь, взять остаток свечки и поспешить за мной.
— Периан, пойми, пожалуйста, мы очень бедны.
— Не надо стыдиться, не надо стыдиться. Я сам не из богатого десятка.
— Мне не стыдно за свою бедность, Периан. Пусть людям будет стыдно. Ведь это они сделали нас бедными. Моя семья тяжко трудится, чтобы свести концы с концами, и это меньший позор, чем вести праздный образ жизни. Я просто боюсь, что тебе не по нраву наша скудная жизнь.
— Сказать по правде, чужую нищету я легче переношу, чем собственную.
Именно убогостью и скудностью повеяло из комнаты, в которую мы вошли. Как только наши головы поднялись над лестничной клеткой, взгляду открылось совершенно пустое, большей частью затемненное пространство. Первое, на чем остановился мой взгляд, были голые стропила над головой, подпирающие черепичную крышу. Между черепицами грибами пузырились известковые натеки. По этой неровной поверхности двигались огромные тени людей, сидящих за столом. Стол был единственным предметом мебели в комнате. Стульями служили деревянные ящики.
На них сидели четыре человека лицом к лампе, стоящей в центре стола. Их спины находились за пределами круга света. Они склонились над столом, как будто молились.
Затхлый, нездоровый запах, проникавший в комнату, заставил меня остановиться. Летиция, ведущая Розу, протиснулась мимо меня и подошла к седовласому мужчине, чтобы объясниться. Мужчина уже привстал из-за стола. Другие бросили на меня мимолетный взгляд через плечо и продолжали работать.
Пройдя в помещение, я увидел в одном его конце круглое окно, и из общей планировки сделал вывод, что это просто сеновал. И в нем обитали: довольно крепкий седовласый старик, с которым разговаривала Летиция; хрупкая женщина в черном платье; девушка, имевшая сходство с Летицией внешне и по годам, и мальчик лет пятнадцати, тупой взгляд которого выдавал душевную болезнь. Около лестничной площадки на полу лежало несколько потертых матрацев. На веревке сушилось выстиранное тряпье — должно быть, одежда. Единственной красивой вещью здесь была узорная камчатая ткань. Она была расстелена на столе и вокруг нее сосредоточилась деятельность всей семьи.
Старик выпрямился, опершись на палку, и произнес слова приветствия. Несмотря на годы, его лицо было здорового, розового цвета; лицо крестьянина — оно контрастировало с мертвенно-бледными лицами остальных. Он произнес:
— Добро пожаловать к нам, сэр, хотя сюда не следовало бы приглашать джентльмена вашего круга.
— О нет, не говорите так, пожалуйста. Я рад узнать, где живет моя подруга Летиция. Теперь я вижу, Летиция, что ты в самом деле усердно работаешь.
— Она искусна в своем ремесле, сэр, — сказал старик. — Простите, что недуг в ногах мешает мне подняться. Но мы все так же приветливы, как и бедны, в этом доме, если можно так назвать наш чердак, и мы стараемся быть благодарными за милосердие, которое проявляют к нам.
— Ваше богатство — это ваша мастерство, сэр. Я имел счастье видеть прекрасную рубашку, изготовленную для Бонихатча.
— Хотя мы и стараемся легче ко всему относиться, но нас эксплуатируют. Если турки не перебьют нас всех, я сошью еще много рубашек. Но мы, Златороги, слишком бедны, чтобы представлять интерес для турков. — Тут он озабоченно посмотрел на Летицию, как бы осознавая, что не только золото может привлечь внимание турок-мародеров.
Затем он начал знакомить меня с остальными: бледный мальчик и девочка приходились братом и сестрой Летиции; женщина в черном — их мать. У нее не было зубов, но говорила она с прирожденной грацией, которая передалась и Летиции.
— У нас была ферма в горах Триглава, — рассказывала она. — Мой муж утонул во время весеннего половодья, когда я рожала это милое дитя, — она указала на скучного мальчика. — И с тех пор о нас заботится мой брат Жозе. Он очень хороший человек и никогда не жалуется на боли в ногах. По крайней мере нам удается выжить, и дела в Малайсии идут лучше, чем в нашей собственной стране.
