— Постойте, Генрих. Ваша супруга права, — попытался вмешаться Артур. — Старое золото — не игрушки. Вы видите, оно тонкое. Так чеканили специально для погребений. Вы хотите обрядить жену в покойницкий наряд?
Шлиман раздраженно дернул плечом.
— Пустое. У нее всегда от волнения начинается удушье. Ну же, милая, взбодрись! Ты позируешь в короне прекраснейшей из женщин древности.
Старый фотограф осуждающе покачал головой и нажал на черную резиновую грушку. В этот момент ноги Софи ощутили слабый толчок. Он сопровождался долгим протяжным гулом где-то в глубине земли.
Эванс поздновато заметил по углам площадки четыре необычно больших бычьих черепа. Сейчас над поверхностью торчали только вилообразные рога да мощные теменные кости гигантов. Страшно было вообразить, каковы действительные размеры животных, погребенных в забутовке вместе с хозяйкой драгоценностей.
Толчок повторился, вздыбив фундамент, где покоились кости. Затем еще и еще раз. Рев не прекращался, точно в недрах острова и правда бесновалось стадо детей Посейдона. «Быками очарован трясущий землю», — вспомнил Артур гомеровские строки. Длинная расщелина наискось побежала по всему раскопу. Рабочие с криками ринулись в разные стороны.
Шлиман проворно выскочил из камеры, пронесся по осыпающемуся гребню отвала, бросился наперерез испуганной лошади, вскочил в коляску, овладел вожжами и… пустил кобылу прочь от эпицентра землетрясения. Оглушенная ударами, перепачканная пылью Софи сидела на дне камеры и зажимала ладонями уши. Эванс схватил ее за руку.
— Скорее, скорее! Лезьте наверх!
Едва ли она понимала его слова. Едва ли даже слышала. Но последовала за ним безропотно, как за старшим. Вместе они миновали главную площадь дворца, осевой коридор, остатки мегарона. Две красные колонны, зубьями торчавшие у лестницы, рухнули, крошась. Артур вдруг необыкновенно ясно представил, что здесь было во времена великих землетрясений, когда стены дворцов рвались, как бумага.
Выбежав за пределы раскопа, Эванс остановился в чахлой рощице олив, где трясло поменьше. Софи опустилась на землю, но, едва переведя дух, спутник снова потащил ее за руку. Она подчинилась, признав его право распоряжаться. Он шестым чувством ощутил, на что сейчас может рассчитывать, и, не убоявшись утробного рокота под ногами, поволок мадам Шлиман через маковое поле к одинокому пастушьему домику.
Там Артур притиснул трепещущую Софи в углу. Чужую жену — свою любовницу. Она отдалась ему сразу. Ей даже не пришло в голову возражать.
Потом Артур испытал стыд за несдержанность и даже отвернулся. А Софи продолжала смотреть на него с прежним доверием и приняла случившееся как само собой разумеющееся. Они расстались у хижины. Толчков больше не было слышно. Женщина побрела прочь, волоча за собой синюю турецкую шаль, и Артур видел, как тяжелый узорчатый шелк сминает головки маков.
В ярко-синем небе, как пришитая, застыла на месте чайка, летевшая против ветра. Гавань Авлида собрала в своих объятиях огромный флот. Список, рассчитанный Одиссеем на восковой табличке, составил около тысячи двухсот кораблей, пришедших из всех концов Ахайи.
Они стояли так плотно борт о борт, что между ними не могла проскользнуть даже рыбачья лодка. При подобной тесноте промедление с отплытием грозило прилипчивыми болезнями. Людей на борту начинало пучить от плохой воды, а нечистоты они выливали прямо в море.
Пора было отчаливать, но они не могли дождаться попутного ветра. Тихий утром, к полудню он крепчал до штормового. Все жертвы были уже принесены. Последнюю из них — младшую дочь Агамемнона Ифигению — зарезали перед самым отплытием. Девочке едва минуло шесть. Она еще не носила ничего, кроме кожаного шнурка с шариком из сердолика на загорелой шейке. В гинекее у Клитемнестры и у многочисленных царских любовниц резвился целый выводок таких крошек. Каждая из них — капля священной крови — была всего лишь платой за то, что сегодня царь отбирал у семей сильных молодых мужчин, иные из которых не вернутся. Народ умирает за вождя, и в обмен царь заранее метит себя такой же потерей, как и остальные. Это его плата. Его долг. Его рок.
Ничего не подозревавшую Ифигению привели к отцу. Она прибежала с глиняной лошадкой в руках, показывая сломанное колесико. Агамемнон обнял ее и повернул лицом к себе. А Калхас, жрец Артемиды Львиной, перехватил девочке горло ножом. Все произошло быстро. Клитемнестра не успела даже вскрикнуть. Ей тоже ничего не сказали, но она уже теряла детей таким образом и вскоре оправилась от истерики. Только-то разбила лоб о камни, разорвала одежду и расцарапала лицо.
— Златорогая лань поскакала в урочище Девы на север! — провозгласил Калхас. — Пусть Хозяйка возьмет ее жизнь вместо ваших. Всякий, на кого попадет капля жертвенной крови, спасется.
Двое молодых жрецов помогли ему разделить тело на две части. Их возложили на алтари по обеим сторонам мощеной дороги из крепости в порт, и войска промаршировали между ними, окропляемые щедрой царской рукой.
Ветер переменился. С полудня, против обыкновения, море утихло. Путь был свободен, и корабли ахейцев выступили на соединение с флотом Илиона.
Лунный свет иногда пахнет апельсиновой цедрой, иногда свинцом. Зависит от фазы. Мед и флорентийская зелень, тина и молоко растворены в нем, не смешиваясь.
Софи сидела на балконе и расчесывала волосы костяным гребнем. За частой сетью листвы в темноте сада было слышно, как струится на отмелях река. Местные девушки уходили туда танцевать, давя пятками песок и кружась волчками в своих юбках-колоколах. Мадам Шли-ман завидовала им. Они вскидывали руки к небу, звенели браслетами, а костяные флейты высвистывали мелодии, возраста которых никто не знал.
Справа хрустнула ветка душистого лавра, и над матово белевшими перилами появилась голова Артура.
— Вас не было ни вчера, ни третьего дня, — извиняющимся голосом начал он, — а после землетрясения я не рискую…
Но Софи не дала ему договорить.
— Тише, Генрих услышит. Он внизу сортирует находки.
Оба потянулись друг к другу почти инстинктивно, и уже в следующую минуту слова перестали значить для них что-нибудь, кроме набора звуков. Порывистых и коротких. Затем долгих и нежных. И наконец, полных взаимной благодарности.
— А я подумала, что вы пришли рассказать мне вечернюю сказку, — шепнула Софи, собирая с пола рассыпанные в спешке заколки.
Артур встал перед ней на колени, чтобы помочь.
— Вы не устали от чужих сказок, мадам?
