«ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ», 117-е издание, 1054 г . Э.А.
Гэри спал мало и урывками. В той комнате, где его поместили, постоянно горел свет, а ему не позволяли ни пользоваться снотворными, ни надевать темные очки. В конце концов Гэри решил, что таким образом Чен надеется измотать его и сделать более сговорчивым ко дню выступления в суде.
Встреч с Седжаром Буном до следующего дня не предвиделось, да Гэри и не питал надежд на то, что его адвокату удастся уговорить Чена отдать распоряжение, чтобы свет гасили на более или менее продолжительное время.
Гэри держался, как мог. На самом деле, все эти страдания больше соответствовали его понятиям о справедливости и гордости, нежели состоянию его здоровья.
Однако наступали странные мгновения, когда Гэри казалось, что он и спит и бодрствует одновременно. Тогда он резко открывал глаза, пристально смотрел на пустую, пастельно-розовую стену и думал о том, что только что видел нечто очень важное и даже прекрасное, но никак не мог припомнить, что именно. Воспоминания? Сон? Озарение? В этой проклятой комнате, где ничего не менялось с тех пор, как Гэри сюда поместили, могло привидеться положительно все, что угодно. Если на то пошло, она была ничем не лучше предыдущей камеры.
Гэри принимался ходить из угла в угол — исполнять прославленный ритуал заключенного. Ровно шесть метров в одну сторону и столько же — в другую. Просто роскошь в сравнении с прежней кутузкой… Но этого, конечно, было недостаточно для радости. Через несколько часов Гэри уставал от ходьбы и усаживался на постель.
Пробыв в этой камере менее четырех дней, он уже начал сожалеть о том, что прежде так любил небольшие замкнутые помещения. Он родился под просторным, открытым небом Геликона, и поначалу закованный в металлическую броню Трентор казался ему тоскливым, даже угнетающим, но за долгие десятилетия жизни на этой планете он успел привыкнуть к тому, что здесь крайне редко можно увидеть небо. Потом он даже стал предпочитать замкнутые пространства… Предпочитал до сих пор.
Он не мог понять, почему привык к распространенному на Тренторе восклицанию «О, небо!», которое здесь имело несколько иной оттенок.
Миновал еще целый час, а Гэри и не заметил. Он отошел от небольшого стола и потер руки — их покалывало. А что, если он заболеет и умрет до начала суда? Все приготовления, все его ухищрения, все протянутые и свитые нити политического влияния все впустую!
Его прошиб пот. Наверное, он начал терять рассудок. Чен ведь не постеснялся бы применить наркотики для его обработки, верно? Наверняка приверженность принципам имперской справедливости была для Чена удобной маской, но Гэри никак не мог заставить себя поверить в то, что Чен — человек большого ума. Грубые меры вполне укладывались в привычный образ, а власти у Чена было предостаточно, чтобы скрыть и уничтожить улики.
Уничтожить самого Гэри Селдона — да так, чтобы он и сам этого не понял. «Ненавижу власть. Ненавижу властей предержащих». Однако Гэри сам когда-то был властью предержащей и не стыдился этого. Он даже в некотором роде сдержанно упивался властью. Тэри издал указ о подавлении Планет Хаоса — эфемерных и трагических цветов излишнего творчества и инакомыслия. Почему?
Он взял их в политические и финансовые ежовые рукавицы. Из всего, что он совершил во имя психоистории, больше всего Гэри сожалел именно об этой трагической необходимости. Он сделал это сам, чтобы не допустить причастности к судьбе этих планет Линь Чена с его карающей десницей и Клайуса, который расправился бы с ними жестоким ударом палача.
Гэри улегся на койку и уставился в потолок. Какое время сейчас было под металлической оболочкой Трентора? Ночь? День? Ночь под куполами, с гаснущим закатом? Потемневшие ячейки покрытия над муниципалитетами, означавшие конец дневных трудов?
А для него, для Гэри, о каких трудах сейчас можно говорить? Он вдруг представил себя молодым… Парк, где они с Дорс играют в теннис… Покушение на его жизнь и то, как Дорс спасла его… Власть, игра, опасность и победа — все в таких нерушимых сочетаниях. Голова кружится. А теперь — вот это наказание, эта кара.
«Клаустрофилия». Вот как Юго называл любовь обитателей бронированных планет к среде обитания. Но ведь всегда существовали планеты, где люди жили под землей, были и другие — где люди частично закрывали поверхность металлическими щитами, чтобы спастись от сырости и жестокости небес. «О, небо!» проклятие. «О, небо!» — свобода.
— Отец наш небесный прощает тебя, как прощает Он все-прегрешения святым.
Чудесный женский голос вплыл в смутные раздумья Гэри. Он сразу узнал этот голос. В нем было нечто глубинное и древнее. Этот голос исходил из тех времен, которых уже почти никто из людей не помнил.
— Жанна! Что за странный сон… Ведь тебя нет, тебя нет уже так давно. Ты помогала мне, когда я был премьер-министром, но я дал тебе свободу, отпустил странствовать с мемами — призраками сознаний — к звездам. Теперь ты для меня — почти забытый отрывок истории. Как редко я думаю о тебе!
— Как часто я о тебе думаю. Святой Гэри, который пожертвовал жизнью ради…
— Я не святой! Я разрушил мечты миллиардов людей!
— О, как хорошо мне это известно! Наши споры, которые мы вели много десятков лет назад, истаяли, отгорели, словно яркие свечи тысяч инакомыслящих и беспокойных планет Ренессанса… И все — ради божественного порядка, ради великого Плана. Мы помогали тебе, когда ты трудился на своем первом высоком посту — помогали в обмен на нашу свободу и свободу всех мемов. Но мы с Вольтером снова повздорили — это было неизбежно. Я начала осознавать более глобальную картину, где твой труд был частью божественного промысла. Вольтер рассердился, и улетел через всю Галактику, и оставил меня здесь, чтобы я сожалела обо всем, что знаю. И вот теперь настает время Судилища над тобой, и я боюсь, что ты впадешь в более мрачное отчаяние, чем господь наш в Гефсиманском саду.
Слушая это, Гэри был готов смеяться и плакать одновременно. «Вольтер в конце концов стал презирать меня. Я задул свечу свободы, я уничтожил планеты Ренессанса».
— А ты обо мне так не думала, когда мы беседовали с тобой в последний раз. — Гэри казалось, что он наполовину спит и полностью погружен в это… видение! — Я много лет был влюблен в машину. По твоим понятиям, согласно твоим убеждениям и твоей вере…
— Теперь я мудрее, я лучше понимаю многое. Тебе был дарован ангел-хранитель, защитница. Она была дарована тебе посланцами господа и исполняла свой долг по приказу верховного посланца.
