Манмут оставил ее насмешливый тон без внимания.
— Здесь поставлена дата смерти: двадцать третье апреля тысяча шестьсот шестнадцатого года.
— Но ты еще не нашел настоящей могилы.
— Пока что нет, — признался европеец.
— А не было там какого-нибудь надгробного камня или надписи? — с невинным видом поинтересовалась собеседница.
Маленький моравек пристально посмотрел на нее и наконец произнес:
— Была.
— А не говорилось ли там чего-нибудь вроде… м-м-м… «Руки прочь, моравеки, убирайтесь восвояси»?
— Не совсем, — отозвался Манмут. — На могильной плите, установленной над телом, будто бы можно было прочесть:
О, ДОБРЫЙ ДРУГ, ВО ИМЯ БОГА, ТЫ ПРАХ ПОД КАМНЕМ СИМ НЕ ТРОГАЙ; СНА НЕ ТРЕВОЖЬ КОСТЕЙ МОИХ; БУДЬ ПРОКЛЯТ ТОТ, КТО ТРОНЕТ ИХ!
— И тебя нисколько не смущает такое предупреждение? — полюбопытствовала Мойра.
— Нет, — отвечал европеец. — Я ведь не Орфу с Ио. Это он успел пересмотреть все двухмерные фильмы «ужасов», снятые в двадцатом столетии. Знаешь, «Проклятие мумии» и так далее.
— И все же… — промолвила женщина.
— Вы что, хотите остановить наши поиски?
— Манмут, дорогой, тебе должно быть известно, что мы не вмешиваемся ни в ваши дела, ни в дела «старомодных» или же наших древнегреческих и азиатских гостей… Одним словом, ни в чьи. Вспомни, разве не так?
Моравек не ответил.
Мойра тронула его за плечо.
— Да, но с этим… проектом. Тебе не кажется, что ты пытаешься играть роль бога? Так, совсем чуть-чуть?
— А вы знакомы с доктором Хокенберри? — спросил Манмут.
— Конечно. Мы встречались на той неделе.
— Странно, — заметил моравек, — он этого не упоминал. Томас добровольно помогает на раскопках раз или два в неделю, не реже. Да, что я хотел сказать? «Посты» и олимпийские небожители — вот кто сыграл роль бога, возродив тело, воспоминания и личность Хокенберри на основе обломков костей, древних файлов и ДНК. Но ведь у них получилось. Он очень хороший человек.
— Похоже, это правда, — согласилась Мойра. — И даже, как я поняла, пишет книгу.
— Да… — Манмут, казалось, потерял ход мыслей.
— Что ж, тогда удачи. — Женщина протянула ему ладонь. — И передай привет первичному интегратору Астигу-Че, когда вы с ним увидитесь. Скажи, что мне очень понравилось то чаепитие в Тадже.
Она пожала руку маленькому европейцу и направилась к лесу, на север.
— Мойра! — окликнул моравек.
Она помедлила и обернулась.
— Так ты придешь сегодня на пьесу? — крикнул Манмут.
— Думаю, что да.
— Значит, мы тебя там увидим?
— Этого не знаю, — промолвила молодая женщина. — Но я вас непременно увижу.
И она продолжала путь.
Семь лет и пять месяцев после Падения Илиона
Позвольте представиться: Томас Хокенберри, доктор филологии, для друзей — Хокенбеби. Правда, их уже нет в живых — тех, кто знал мое прозвище со времен колледжа Уобаш: они давно уже стали прахом этого мира, где слишком многое обратилось в прах.
Здесь, на славной первой Земле, я протянул полвека с чем-то, а сверх того получил в дар вот уже чуть больше двенадцати[89] ярких, насыщенных лет новой жизни — в Илионе и на Олимпе, на Марсе, хотя я до самых последних дней и не догадывался, что это Марс, и вот сейчас вернулся обратно. Домой. На родную Землю.
Мне столько нужно сказать. Плохая новость: пропали все записи, сделанные за двенадцать лет в роли служителя Музы и вольного схолиаста, — запоминающие кристаллы с ежедневными наблюдениями за ходом Троянской войны, мои собственные записки, даже диктофон моравеков, на котором были изложены последние дни Олимпа и Зевса. Все потеряно.
Впрочем, это не важно. Я все помню. Каждое лицо. Каждого человека, будь то мужчина или женщина. Каждое имя.
Одним из самых удивительных свойств гомеровской «Илиады» знатоки считают то, что в ней никто не умирает безымянным. Грубые герои падали ощутимо, тяжело, и, падая, как выразился один мой знакомый схолиаст (тут я слегка его перефразирую), они с грохотом увлекали за собою вниз и бронзовое оружие, и доспехи, и все свои имения, скот, жен и рабов. И свои имена. В «Илиаде» Гомера никто не погиб лишенным имени либо настоящего веса.
Возьмись я рассказывать собственную историю, непременно попытался бы сделать так же.
С чего же начать?
Раз уж я вольно или невольно стал Хором этой истории, то начну ее там, где сам пожелаю. И пожелал я начать ее здесь. Поведаю вам о своей нынешней жизни.
Несколько месяцев я наслаждался жизнью рядом с Еленой, в Новом Илионе, покуда город отстраивали заново. Греки помогали возводить стены и здания в обмен на обещание троянцев помочь им после со строительством длинных кораблей. После, когда город оживет.
Впрочем, он и не умирал. Понимаете, Илион, или Троя, — это люди… Гектор, Елена, Андромаха, Приам, Кассандра, Деифоб, Парис… черт, даже сучка Гипсипила. Кое-кто из них уже мертв, остальные целы. Вергилий бы понял.
Жаль, я не могу быть вашим Гомером или даже Вергилием, дабы поведать о днях, миновавших после Падения Трои: времени прошло слишком мало, событий на целый эпос не наберется, — но буду слушать и наблюдать за всеми переменами, покуда жив.
А живу я нынче здесь. В Ардис-тауне.
Нет, не в Ардисе. Большой особняк опять высится на просторном лугу в полутора милях от старого факс-павильона, близ того места, где некогда располагался Ардис-холл, и Ада поселилась там со своей семьей, но здесь вам уже не просто Ардис, а Ардис-таун.
Согласно данным последней переписи, которую проводили пять месяцев назад, нас тут чуть более двадцати восьми тысяч. Община разместилась на холме, вокруг дома Ады, но львиная доля города простерлась у подошвы, по сторонам новой дороги, бегущей от павильона вдоль реки. Здесь, внизу, располагаются мельницы, настоящий рынок, зловонные кожевни, печатные дома, газета, невероятная уйма баров и борделей, две синагоги плюс одна церковь (лучше всего называть ее Первой Церковью Хаоса), отменные рестораны, скотные дворы, от которых несет еще сильнее, чем от кожевен, библиотека (я сам помогал ее создавать) и школа, хотя большинство детишек по-прежнему живут в большом особняке на холме и в окрестностях. Учатся в основном взрослые, причем в первую очередь — читать и писать.
Приблизительно половину местного населения составляют греки, другую — евреи. Они неплохо уживаются… бо льшую часть времени.
Вторым повезло сильнее: они наделены всеми функциями, а значит, могут свободно факсовать, куда и когда им вздумается. Кстати, я тоже так могу… не факсовать, а квант-телепортироваться. Это записано в клетках и ДНК — записано некой силой… или же Силой, которая меня создавала. Но я уже давно не квитируюсь. Предпочитаю более неспешные способы передвижения.
