Лес кленовый, но местами попадается белая акация и орешник. На первых порах я не различал названий, но постепенно они всплывают в памяти.
Я преследую беглянку, но не могу поймать. Уже в тысячный раз. Мы добегаем до ручья, она перебирается на другой берег и исчезает. Пытаюсь продолжить погоню, но меня словно удерживает невидимая преграда. Силы почти на исходе, их хватает только на то, чтобы добраться до пещеры. Валюсь на каменный пол и засыпаю.
И так каждый раз.
Сегодня, едва оказавшись с ней нос к носу, я пробую схватить беглянку, но та успевает отпрянуть. У нее привлекательная внешность, голубые глаза, высокие скулы, изящный овал лица, красиво очерченный рот. Светлые волосы уложены в классическое каре. Из одежды — короткое бледно-голубое платье, фасон которого никогда не меняется, только цвет: бывает бледно-зеленый, бывает бледно-желтый. Тонкая материя просвечивает насквозь. Но меня не волнует ее тело. Я преследую ее, чтобы убить.
Отпрянув, она с криком устремляется вниз. Я снова бросаюсь вдогонку. Почти настигаю, чувствую ее запах — смесь пота и духов. Но это не пробуждает во мне желания. Какого? Не знаю. Знаю только, что должен убить.
Она вбегает в лес. Волосы развеваются за спиной. Я протягиваю руку, кончиками пальцев касаюсь прядей, но ухватить не могу — слишком далеко. Мы углубляемся в чащу. Безжизненную, мертвую. Вокруг, кроме нас, ни души. «А кому еще здесь быть?» — спрашиваю себя. В голове вспыхивают слова: птицы, насекомые, звери. Но вокруг никого. Лес мертв.
Ну и пусть. Я прибавляю скорости. Ручей совсем рядом. Надо подналечь. Но тщетно. Девушка исчезает на том берегу. Хочу последовать за ней, но мешает невидимая преграда.
Я устал, деревья вихрем кружатся перед глазами. Пошатываясь, бреду назад. На четвереньках вползаю в пещеру, стараюсь не уснуть. Но сопротивляюсь недолго. Потом стены смыкаются, начинают кружиться, как в лесном хороводе, и последние проблески сознания гаснут.
Днем, после бесплодной погони, держусь рекордное время без сна. День — новое слово в моем лексиконе, хотя и малоприменимое к периодам бодрствования. День ассоциируется с ясным солнечным небом, полями, лесами и домиками у подножия холма. Однако над долиной никогда нет солнца, небо всегда серое. Кругом — ни полей, ни домиков. Мой крохотный, неведомый мирок остается неизменным от пробуждения к пробуждению. Но ничего другого, кроме как «день», на ум не приходит.
Я все еще борюсь со сном, как вдруг понимаю, что хорошо знаю жертву. Но не помню ни имени, ни причины, по которой хочу ее убить.
У ручья она вновь исчезает. Я топчусь у кромки воды и внезапно замечаю на другом берегу человека. Худощавого, в красной «ковбойке», песочных брюках и черных сапогах, с непокрытой головой. У него русые волосы, как и у меня. Лицо странно знакомое, тысячу раз видел.
Мы молча глядим друг на друга. Наконец меня осеняет: я словно смотрюсь в зеркало. Тот человек — я.
Снова погоня. Снова девушка исчезает, едва перебравшись через ручей. Прямо как Алиса в Зазеркалье. Начинаю припоминать.
Снова вижу другого себя.
И понимаю: моя долина — лишь часть целого.
Далеко ли она простирается? Что сокрыто по другую сторону холма?
На обратном пути я миную пещеру и карабкаюсь выше. Но вдруг осознаю, что лезу не вверх, а вниз. Взгляд натыкается на другую пещеру. Присматриваюсь. Никакая она не другая, она моя. С трудом успеваю забраться внутрь и тут же проваливаюсь в сон.
Периоды бодрствования происходят каждый день. Но как знать? Этого не проверишь. Мои пробуждения случаются по воле беглянки. Она одна способна вернуть меня к жизни. Интересно, зачем. Ей давно известно, кто обитает в пещере. Зачем тогда лезть на склон? Всякий раз мое появление повергает ее в ужас. Или она напрочь забывает об опасности? Выходит, что так, иначе не совалась бы.
Периоды бодрствования с каждым днем становятся продолжительней. Пытаюсь выбраться из долины. Сегодня, после погони, я не иду обратно, а сворачиваю вправо и упорно шагаю вперед. Все дальше и дальше, пока не оказываюсь в знакомой местности. Впереди виднеется склон. Сквозь ветви проглядывает провал пещеры.
Поспешно карабкаюсь вверх. Пещера подозрительно знакомая. Забираюсь внутрь. Да, пещера та же. Из темных глубин на меня накатывает сон.
Я больше не пытаюсь менять маршрут, поскольку все равно возвращаюсь в исходную точку. На ум приходят странные слова: «лента Мебиуса». Иначе говоря, замкнутое пространство. Долина равносильна замкнутому пространству, своего рода трехмерная лента Мебиуса. Замкнутый круг, из которого не вырваться. И только у беглянки есть ключ.
В памяти всплывает воспоминание о еде. Люди едят, чтобы выжить. Я человек. Почему меня не грызет голод? Не мучает жажда? Без воды человек не может жить. Почему я не чувствую ни холода, ни зноя?
Наконец я вспомнил свое имя. Вспомнил, пока гнался за девушкой в лесу. Меня зовут Чарльз Уишман.
Следом всплывает цепочка других имен. Джон Ренч. Карл Юнг. Иммануил Кант. Пол Кюран. Дженис Роулин. Шерил Уишман… Шерил — так, кажется, зовут девушку?
У нее моя фамилия. Значит… она моя жена?
Концентрируюсь на слове «жена». Постепенно осознаю его смысл. Осознав, теряюсь в догадках. Если Шерил Уишман моя жена, то зачем мне ее убивать?
Сегодня, преисполненный решимости поймать жертву, я сбиваю ее с ног и держу мертвой хваткой. Однако ей удается высвободиться. Голая ступня ударяет мне в горло. Но я не чувствую боли.
Она вскакивает, оборачивается. Лицо искажено гримасой страха, но я различаю знакомые черты и понимаю, что девушка и впрямь когда-то была моей женой. Была? Почему была, а не является? И главное, ради чего мне убивать свою жену? Ответ приходит внезапно: потому что она убила меня.
Нет, не поэтому. Да, она убила меня, хотя не могу вспомнить, как и почему. Я хочу убить ее по другой причине: потому что она думает, что я этого хочу.
Я тоже вскакиваю и бросаюсь в погоню. Но Шерил уже добирается до ручья и исчезает на той стороне.
Я размышляю, сидя на каменном полу. Периоды бодрствования длятся все дольше.
Почему меня убила собственная жена?
Почему я не умер?
В голове возникает новое слово — эндоаналитик.
Это слово — ключ к моим разрозненным воспоминаниям.
Я был эндоаналитиком. Изучал кюранизм в университете психологии Джона Ренча. Потом открыл частную практику на Бич-стрит, в пригороде Форествью. Купил дом высоко на отшибе и поселился там с Шерил.
У нас была масса друзей. Мы часто приглашали гостей и сами ходили в гости. Практика приносила солидный доход. Когда наступал сезон, мы с Шерил отправлялись на охоту.
Но, хоть убей, не помню, что такое кюранизм.
Сегодня девушка… нет, буду звать ее по имени… сегодня Шерил упала на спуске. Но увернулась, когда я попытался наброситься сверху. Кубарем качусь со склона. Она обгоняет меня, я мчусь следом с криком: «Убийца!». Как будто она вложила мне в голову этот крик.
Вспомнил! Кюранизм — это теория Пола Кюрана о природе сна.
Сна и яви.
Нет, не теория.
Кюран доказал ее много лет назад, но сторонники Фрейда категорически отвергали его концепцию. Старались поднять Кюрана на смех. Но не преуспели.
На рубеже веков Кюран объединил свойства трансцендентальной эстетики Канта с коллективным бессознательным Юнга и выработал понятия темной и светлой зоны. Светлая зона символизирует наше восприятие реальности. Темная — область снов. В сумме они дают кантовскую вещь в себе и не подвластны ни времени, ни, вопреки названию, пространству. Пространством и временем их наделяет наблюдатель.
Свои изыскания Кюран сосредоточил на темной зоне. Созданный им препарат под названием кюраниум позволял проникать в грезы пациентов. Ученый занимался навязчивыми сновидениями, избавлял от них, меняя и корректируя природу снов. Он провозгласил себя эндоаналитиком, а Джон Ренч, его главный последователь, учредил в Катскилле университет эндопсихологии.
