Рыжеволосая откинулась на спинку дивана и довольно беззлобно рассмеялась, потом подняла ногу и, указывая вытянутой стопой на бородатого, сказала: - Завидуешь, расист проклятый... ха-ха-ха!.. Зави-и-идуешь.
Георг не мог терпеть от распиравшей его изнутри фразы Инги и брякнул вслух, громко, словно его наконец вырвало:
- Если бы вы знали, какой он гад!
- Кто гад? - грозным фальцетом спросил муж Инги, наливаясь дурной кровью, и его пиджак расстегнулся сам собой.
Все смотрели на Георга, а ему вдруг сразу стало легче, как будто он только что исповедался и очистил душу. И он просто, даже шутя ответил:
- Товарищ прокурора... бывший. - И, сделав совершенно пьяное лицо, прикрыл глаза.
Инга облегченно вздохнула, а все остальные, ожидавшие от новичка чего-то умного, разочарованно отвернулись. "Готов, - сказал кто-то, - быстро же он набрался". Курчаво-белокурый бородач, видя невменяемость любовника жены, успокоился и продолжил свое выступление, сказав, что ничего плохого не может сообщить про бывшего товарища прокурора Леберли, это его не касается, ему и нынешний - до этой самой... и что он, бородач, никому не завидует вовсе... Но мы... Мы слишком мягкотелы, сокрушался он, вместо того, что бы бороться с мифическими UFO и кукольными театрами, нужно железной рукой поставить рыжих на подобающее им место. Он потряс перед слушателями своим твердым кулаком с редкими светлыми волосками, и все поняли, где находится подобающее место рыжих.
- Одобряю вашу решительность, - опять высказался альбинос.
- Гиперкомпенсация, дорогие вы мои, это все гиперкомпенсация! - сказал Патлатый, по виду большой спорщик.
Он налил себе стаканчик водки, выпил его, закусил соплистым грибком и продолжил:
- Ты, братуха, элементарно из-за деревьев не видишь леса. То, о чем ты говоришь, есть нормальная защитная реакция индивида или даже целого вида особей в условиях враждебного окружения.
- Надоели. Хочу танцевать, - заявила рыжая Машка.
- Погоди, старуха, - сказал Патлатый, - дай я кончу.
- Ну скоро ты?.. - простонала Машка знакомым голосом.
- Щас... Э-э, мы проводили опыты с крысами...
- Твой завлаб тоже рыжий, - вставил не без ехидства Ланард.
- Примерно полтора часа назад, - совершенно трезвым голосом сказал Георг, - мы с Ингой были свидетелями, как мифическое летающее блюдце было сбито мифическим лучом, выпущенным с борта вертолета ВВС Литавии.
Все застыли, открыв рты. "Это был "луч Анферова"", - машинально сказал Патлатый и чуть ли не рукой заткнул себе рот, многозначительно взглянув на Ланарда. Георгу показалось, что их связывают узы более крепкие, нежели просто дружба, более цепкие, как крючки долларовых значков.
- Что за луч такой? - живо заинтересовался бывший военный и понял, что дал маху, продемонстрировав некомпетентность, быстро поправился:
- Это которое с инфракрасным прицелом? Знаю, знаю...
- Про какого Анферова идет речь? - полюбопытствовал директор гимназии. - Про российского академика? Нобелевского лауреата по физике?..
- Ну вас к черту с вашим занудством, политиканы проклятые! - взвыла рыжая Машка. - Давайте лучше танцевать! Мы должны отпраздновать такую победу!
Она врубила магнитолу, и дом затрясся от ритмического топота десятков ног. По своей привычке к уединению, Георг хотел было уползти куда-нибудь подальше, однако рыжая бесцеремонно сгребла его худыми, но сильными руками и заставила танцевать с собой. От рыжей остро пахло разгоряченной самкой. А может, она просто плохо помылась. Чувствуя себя клоуном в этой свистопляске, художник коварно обманул партнершу: станцевав только первую фигуру rock-cadril'и, во время одного из поворотов подсунул ей типуса в бермудах, а сам по касательной переместился из центра вакханалии и разгула на более спокойную периферию, приземлился на стул, стоящий возле стены рядом с большим фикусом, который рос в кадке. Решил, что хорошо замаскировался.
4
Все отплясывали лихо. Георг, нахохлившись, сидел над полупустой рюмкой и безучастно следил за тщетными попытками плодовой мушки выбраться из водочного озера. То ли с фикуса, то ли с горки бананов, громоздящихся в вазе на столе, занесло ее ненароком к нему в бокал.
Чьи-то проворные руки скользнули по его плечам, и какая-то женщина голосом Инги прокричала ему в ухо: "Что ты сидишь, как на похоронах. Пойдем танцевать!" Георг отрицательно помотал головой, и его оставили в покое. Он не любил раздельные танцы. Какой тогда смысл в партнере? Для кучи? Весьма сомнительное удовольствие. И вообще, разве это танцы... Где поэзия движения, искусство ритма и пластики? Никакого отношения к трясущимся и скачущим людям это не имеет.
Мошка в рюмке перестала сопротивляться чуждой стихии и замерла. "Окосела, ядрена вошь... - подумал Георг. - Вот жизнь: пей - не хочу!.. Давай, давай... борись, сопротивляйся, а то помрешь... Не хочешь? А ты прояви силу воли. У тебя есть сила воли? Нет? Жаль... Сдохнешь ведь. Уповаешь на чудо? Ладно, так и быть, будет тебе чудо".
Георг наклонил рюмку и осторожно слил водку в грязную салатницу. Пустую рюмку с мошкой поставил в бочку с фикусом. "Возвращайся в Эдем. Ползи на древо... Там тебе будет хорошо..."
Георг без закуски выпил еще пару рюмок водки, и его поволокло куда-то в сторону. Он уткнулся лбом в стену, потом открыл глаза и оглядел убогую комнату. Ольга сидела за столом и делала уроки. "Где мать?" - спросил Георг, снимая промокший от дождя плащ. "Не знаю, - ответила Ольга, болтая ногами. Денисюк, помоги мне решить задачу".
Если она называла его этой выдуманной ею фамилией, значит, ее одолевало фривольное настроение, и она бы с удовольствием предпочла урокам беготню сломя голову по комнате или по длинному общественному коридору.
"Учись думать самостоятельно", - дал не очень оригинальный совет Георг. "Я не могу..." - "А ты - через не могу". - "Не хочу", - Ольга подперла щеку кулачком и уставилась в зеркало трюмо, через него сверля глазами вредного Денисюка. "Ну, тогда будешь всю жизнь работать уборщицей. Или маляром, как твоя мама. Будешь ходить в грязной спецовке..." - "Не буду...", - отвечала она, упрямо надувши губы. "Ладно, потом помогу...", - пообещал Денисюк.
Георг вышел в коридор. Он тормознул соседку, шедшую с кастрюлей на общую кухню. "Ты Ленку видела?" Соседка была в своем обычном полупьяном состоянии. "А черт ее знает, - пожала она своим могучим плечом. - Может, она у Лешки с четвертого этажа?" Георг поднялся на четвертый этаж общежития, отыскал нужную ему комнату, постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. В нос ударил противнейший табачно-водочный дух. В комнате были трое: старуха - мать Лешки, сам Лешка, с пропитой рожей, весь в синяках, и Лена. Старуха лежала на кровати, сынок ее, алкогольно-неудовлетворенный, бродил в тоске по комнате, а Лена, скрючившись, в невменяемом состоянии, - на полу. Она дрожала от холода, одетая в какую-то грязную тельняшку. "Что с ней?" спросил Георг. "Ничего, - ответил Лешка, засовывая руки, испещренные синими узорами бездарных наколок, в дырявые карманы. - Пьяная, вишь..."
