— Где... где у вас?..
— Сюда! Вторая дверь налево!
Маленький человечек, согнувшись в три погибели, выскочил из комнаты. Тело его обмякло, словно у потрепанной ватной куклы.
— Что с ним? — Лэсти понюхал поднятый с пола бокал. — Апчхи!
До него вдруг дошло, что Руперт тихонько жужжит и лязгает.
— Руперт, чего ты сюда намешал?
— Он сам просил покрепче и поострее...
— ЧЕГО ТЫ СЮДА НАМЕШАЛ?
Робот задумался.
— Пять частей касторки... з-з-з-здин-дон... три части уксусной эссенции... бинг-бонг... четыре части красного перца, к-р-р-ранг-гр-румм... одну часть рво...
Лэсти свистнул, и с потолка спрыгнула трубка радиофона.
— Радиоцентр? «Скорую помощь», да поскорее! Клоун Лэсти, «Башня Артистов», квартира тысяча шестая.
Лэсти выскочил в прихожую и бросился на помощь своему гостю.
При виде цветовой гаммы на лице Гаскелла врач покачал головой:
— Помогите уложить его на носилки, и срочно в госпиталь.
Гравитационным лучом врач поднял носилки и повел их к двери мимо Руперта, стоящего в углу.
— Надо думать, съел что-нибудь несвежее, — проскрипел тот.
— Шут гороховый! — Врач кинул на робота свирепый взгляд.
Лэсти торопливо выпил один за другим три Лунных Трехступенчатых. Смешивал их он сам. С помощью двойной дозы инфраскополамина к приходу Джози ему удалось вызубрить свои экспромты. Руперт открыл ей дверь. Динг! Бам!
— Весь день он только этим и занимается, — проговорил Лэсти, в очередной раз выпрямляя робота. — И дело не только в том, что он расколотил весь мой кафельный пол. Того и гляди у него в голове развинтится какой-нибудь винтик. Разумеется, мне он повинуется беспрекословно, жертвами его розыгрышей до сих пор были...
Руперт что-то покатал во рту. Губы его вытянулись трубочкой, щеки сложились гармошкой морщинок. Он сплюнул.
По полу запрыгала медная шестигранная гаечка. Все трое молча смотрели ей вслед. Наконец Джози подняла голову:
— Каких еще розыгрышей?
Лэсти рассказал о случившемся.
— Ну и ну! Твое счастье, что по контракту ты за последствия своих шуток не отвечаешь. Не то Гаскелл затаскал бы тебя по судам. Будем надеяться, что он выживет. Иди одевайся.
Лэсти прошел в соседнюю комнату и принялся натягивать на себя красный с блестками клоунский костюм.
— Что у тебя сегодня в программе? — крикнул он.
— Мог бы сам прийти как-нибудь на репетицию и послушать.
— Приходится поддерживать свою репутацию импровизатора. Так что же ты поешь?
— Арию «Странствую в пространстве я» из последней новинки Гуги Гарсия «Любовь за поясом астероидов». Послушай, твой робот, может, и в самом деле отличный писатель-юморист, но как дворецкий он никуда не годится. Сколько мусора на полу! Бумажки, сигареты, спирали для коктейлей! Вот погоди, молодой человек, соединим мы с тобой наши судьбы...
Она умолкла и, нагнувшись, принялась подбирать мусор. Руперт, стоя сзади, сосредоточенно глядел ей в спину. Внутри робота что-то загудело. Г-р-р...
Стремительными шагами Руперт пересек комнату. Его правая рука поднялась и обрушилась на Джози.
— Ай! — завопила Джози, подпрыгнув до потолка. Опустившись на пол, она круто обернулась. Ее глаза метали молнии.
— Кто это сме... — угрожающе начала она и тут заметила Руперта, который, все еще протягивая вперед руку, звенел и жужжал своими металлическими внутренностями.
— Да ты, никак, издеваешься надо мной?! Тебе смешно?! Ах ты, ржавый нахал! — В ярости она бросилась к роботу, чтобы закатить ему пощечину.
Выскочивший Лэсти увидел ее руку, занесенную над головой робота.
— Джози! — испуганно закричал он. — Только не по голове!
Бам-м-м!!!
— Думаю, мисс Лисси, все обойдется благополучно, — сказал врач, — недельки две подержим вашу руку в гипсе, а потом — снова на рентген.
— Джози, мы опоздаем в студию, — нервничал Лэсти. — Очень жаль, что так вышло.
— Ах, тебе жаль? Так вот, заруби себе на носу: я с места не сдвинусь, пока ты не избавишься от Руперта.
— Джози, радость моя, золотко мое, да знаешь ли ты, как здорово он сочиняет!
— А мне плевать! Меня дрожь пробирает при мысли, что он будет жить в одном доме с моими детьми. По Закону о роботах ты же обязан держать его в своем доме. По-моему, он у тебя свихнулся на почве юмора. Мне это не нравится. Так что выбирай: или я, или этот недовинченный остряк-самоучка.
В ожидании ответа Джози поглаживала гипсовую повязку на руке.
Так вот, Руперт — несмотря на все странности и причуды — гарантировал Лэсти блестящую карьеру комического актера. Больше ему не придется беспокоиться о репертуаре. Будущность его обеспечена. С другой стороны, Лэсти не был уверен, что на свете есть хоть одна женщина, которая может сравниться с Джози. Она воплощала собой его мечту об идеальной женщине. Только с нею он найдет свое счастье.
Это был простой и недвусмысленный выбор между богатством и любимой женщиной.
— Ладно, — пробормотал он наконец, — надеюсь, мы останемся друзьями.
Когда Лэсти вошел в студию, Джози уже заканчивала свою песенку. Отойдя от микрофона, она не удостоила комика даже взглядом. Началась рекламная вставка.
Лэсти поставил Руперта у дальней стены, рядом с режиссерской будочкой, где темно-красная фигура робота не могла попасть в поле зрения телекамер. Затем он присоединился к группе актеров, ожидавших под выключенной камерой окончания рекламы, после чего им предстояло разыграть небольшой водевиль.
Наконец захлебывающийся от восхищения диктор отчеканил последнее слово рекламного текста. На сценическую площадку выскочил вокальный квинтет сестер Глоппус, и грянул финал:
Любовь, богатство и почет Вам обеспечит «Звездочет».
Зачем курить траву и вату?
На выбор сотня ароматов —
От вишенки до шоколада...
Ура! Ура! Ура! О ра-а-а-а-дость!
Телекамера над головой Лэсти засветилась разноцветными лампочками, и представление началось. Сюжет не отличался замысловатостью — любовь на заправочной станции Фобоса. Лэсти не был занят в пьесе — по ходу действия он комментировал ее своими шутками.
А шутки сегодня были что надо — смеялся даже режиссер передачи. То есть, конечно, не смеялся — об этом не могло быть и речи, — но иногда на его лице появлялась улыбка. А уж если улыбается режиссер, то зрители во всем Западном полушарии животы со смеху надрывают. Эта истина столь же непреложна, как и тот факт, что третий вице-президент теледара вечно становится жертвой самых гнусных розыгрышей — явление, хорошо известное всем социологам как «эффект Сбрось-парсона».
