Джимми, однако, не обращал внимания на их разговор. Сидя на коленях Берил, ухватившись за штурвал, не сводя глаз с облачных скульптур, он явно вел самолет в направлении куда более притягательном, чем Басра.
Когда начинало темнеть, они перелетели Персидский залив. Снизившись на тысячу футов, чтобы оценить условия жизни на земле, Сент-Экс остался доволен отсутствием людей, все больше веря, что Басра падет к их ногам.
Однако его оптимистичные прогнозы оказались преждевременными.
Под ними появились бивачные костры. У бедуинских юрт на привязи стояли лошади. Услышав гул, жители высыпали наружу. Прикрывая глаза свободной рукой — в другой каждый держал древний карабин, — они быстро обнаружили самолет.
— А, мои старые друзья, племена песков. Посмотрим, как я помню их язык и повадки. Они, конечно, расплодились с тех дней, когда я принимал их у себя в Порт-Джуби. Все же, осмелюсь предположить, в них столько же дружелюбия, что и тогда…
Засвистели пули. Одна из них ударила в стойку шасси.
— Да, именно столько дружелюбия.
Сент-Экс дернул штурвал на себя, и «Мессенджер» встал на дыбы будто конь. Держа путь на север, они оставили арабов позади.
— Мне показалось, они сели на лошадей, — сказала Берил.
— А, одна из глупостей человечества. Единственная неизменная привычка в развивающейся вселенной.
Сент-Экс настаивал на завершении миссии. Он собирался облететь нефтеперерабатывающие заводы, несмотря на потенциальную опасность встретиться с арабами. Каким-то чудом установки стояли нетронутыми: гибель человечества была слишком стремительна, чтобы вызвать общественный хаос, однако не исключено, что хватило времени надлежащим образом закрыть фабрики.
— Вот гора, на которой я построю свою церковь, — с пафосом заявил Сент-Экс.
— Вот гора, на которой ты разобьешься; если мы не отбросим разговоры и не поспешим заправиться, топ vie их[9].
Сент-Экс развернул самолет и направился к аэродрому Басры, где вскоре искусно приземлился.
— С этой планировкой я не так хорошо знаком…
В отличие от брошенных нефтезаводов аэропорт повидал безумие людей, тщетно пытавшихся бежать неизвестно куда. Ущерб был нанесен немалый, и целый час ушел на поиск работающего насоса с полным резервуаром. Сент-Экс взялся за дело, а Берил держала ухо востро.
— Я слышу топот копыт…
Из сумерек выкатила раффия улюлюкающих всадников. Смело выйдя на открытое пространство с пассажирской стороны самолета, Берил вскинула винтовку и единственным выстрелом уверенно выбила из седла вожака. Остальные развернулись и отступили на несколько сот ярдов. Подстреленный лежал на бетонированной площадке перед ангаром, как мешок пшена, а его конь галопом пронесся мимо самолета.
— Продолжай качать, — сурово приказала Берил.
— Я и не думал останавливаться!
Судя по крикам и спорам, растерявшиеся бедуины пытались просто-напросто решить вопрос лидерства. Но они не собирались отказываться от атаки.
— Черт с ними, с баками, Тонио. Надо уносить ноги!
Сент-Экс поспешно вытащил шланг и метнулся на противоположную сторону самолета.
В этот момент арабы решили нанести удар — раздались выстрелы.
— Залазь, — поторопила его Берил, — я задержу их.
— Нет, я настаиваю, только после вас, Альфонс!
Берил рассмеялась и вновь открыла огонь по бедуинам. Ее золотые волосы развевались в вечернем бризе (Сент-Экс автоматически рассчитывал вектор взлета), отчего она напомнила французу валькирию. Вытащив пистолет, Сент-Экс бросился к подруге.
В плечо Берил попала пуля, женщина взвизгнула, пошатнулась и упала.
Сент-Экс бессвязно зарычал, поднял свой муравьиный пистолет и нажал на спусковой крючок.
Его уши наполнил небывалый грохот, будто воссоединилось разделенное надвое Красное море; все окутал клуб едкого дыма.
Когда Сент-Экс пришел в себя, его взору предстало ужасающее зрелище. Два коня вместе с седоками превратились в жеваный гамбургер, а остальные арабы распростерлись ниц, будто перед Священным Камнем.
Сент-Экс с недоверием уставился на свой пистолет. Затем оглянулся.
Из кабины самолета высовывалось два ствола слоновьего ружья, и держал его Джимми.
— Они хотели повидать рай, так осуществим их мечты, — сказал мальчик.
Не медля более ни секунды, Сент-Экс забросил Берил в салон и побежал к носу самолета.
— Джимми! Помоги мне!
Мальчик охотно сел за приборы. Сент-Экс крутанул пропеллер, мотор завелся, и авиатор забрался внутрь. Не обращая внимания ни на мертвых, ни на живых, он разогнался по взлетной полосе и стремительно поднялся в воздух.
Джимми держал на коленях голову потерявшей сознание женщины. На ее плече расцвела жадная алая роза.
— Дядя Тонио, тетушка Берил еще поиграет с нами?
— Будем надеяться, — ответил Сент-Экс по-английски. — Будем очень надеяться.
В освещенном свечами зале Дворца Джинна за пианино сидел крупный седеющий человек. С босыми ногами, в кенийской обеденной пижаме, он сжимал в каждой мощной руке по апельсину. На плечах его восседала сладострастная женщина в нижнем белье и туфлях на высоком каблуке. Она держала стакан и полупустую бутылку шампанского. Наливая напиток, женщина по небрежности оросила шипучкой голову мужчины. Жидкость побежала ему по щеке, и он высунул язык, чтобы поймать струйку.
— Tres bon![10] А теперь, attendez-vous![11] Дебюсси!
Тыркая одним апельсином по черным клавишам, другим — по белым, мужчина произвел на удивление мелодичную игру, которая и в самом деле напоминала Дебюсси-младшего.
Слушающая публика дико зааплодировала. Мужчина резко встал, видимо, чтобы поклониться, и чуть не опрокинул свою наездницу, которая взвизгнула, бросила стакан с бутылкой и схватилась за голову гиганта.
— Я ослеп! Кто вырубил свет? Мы что, собираемся играть в «приколи хвост sur ип апе[12]»? Ладно!
Великан принялся ходить по комнате, вытянув перед собой руки, пользуясь временной слепотой, чтобы лапать всех женщин подряд, а те и не пытались увернуться с его пути.
Наконец даже его дюжая сила начала сдавать под весом женщины, и он усадил ее на стол, а сам рухнул на свободную кушетку.
— Вина! И принесите мне еще креветок! В панцире, s'il vous plait[13].
На уровне его глаз материализовалась пара волосатых ног. Мужчина поднял взгляд, чтобы посмотреть в знакомое пресытившееся миром лицо.
— Рад видеть, что ты наконец получаешь удовольствие от пребывания здесь, — сказал хозяин дома, Джосс Эррол. — Яков в дружбе с трудом, в ссоре с бездельем — бедняга Яков не знаком с весельем.
