— Если они достаточно хороши.
— Я принесла кое–что с собой. — Она открыла сумку и вытащила конверт. — Вот.
Из конверта я извлек четыре листка бумаги, на которых синими чернилами были написаны стихи. Почерк оказался разборчивым, но нетвердым — видимо, вследствие болезни.
Я прочел стихи — это были именно стихи, а не тексты песен, хотя в голове вертелось только что сказанное Садассой. Что намеревается сделать Советский Союз? Уничтожить этот спутник? Но что тогда будет со мной? Откуда придет помощь?
— Извините, — сказал я, — мне трудно сосредоточиться. Стихи очень хороши.
В моем тоне не было убежденности — то ли впрямь хороши, то ли нет. Все мои мысли были поглощены тем ужасным, мрачнейшим предположением, которое она высказала, — о намерениях русских. Теперь и мне это казалось вполне правдоподобным, даже очевидным. Конечно же, они не просто собираются сбить спутник. Они не могут допустить, чтобы внеземной космический объект, вторгшийся в наш лишенный воображения мир, посылал людям воздействующую на подсознание информацию, используя земные телевизионные передачи и радиовещание. Добавляя в них какие–то сведения, получать которые нам не положено.
Радио «Свободный Альбемут» — так я назвал эти передачи. Сколько вы еще протянете, после того как вас обнаружили? Ракетой не достать; они запустят спутник с ядерной боеголовкой и взорвут вас вместе со спутником. И прекратятся направленные сообщения. И прекратятся мои сны.
— Можно мне взять с собой ваши стихи? — спросил я Садассу. — Я хотел бы прочитать их дома в более спокойной обстановке.
— Конечно, возьмите. Послушайте, — спросила она неожиданно, — что вас так расстроило? Стихотворение о моей болезни? Знаете, оно на многих так действует. Я написала его, когда мне было очень тяжко — да вы и сами это поняли, прочитав. Тогда я думала, что умру.
— Да, — сказал я.
— Мне не следовало вам его показывать.
— Очень сильное впечатление, — сказал я. — Откровенно говоря, я не представляю, как стихотворение о человеке, страдающем от рака, можно использовать в качестве текста песни. Наверное, это было бы первым таким опытом.
Мы оба попытались улыбнуться. Не получилось.
— Другие стихи не так мрачны, — сказала Садасса. Она похлопала меня по руке. — Может, что–то и удастся положить на музыку.
— Наверняка.
Какая милая, какая несчастная девушка, подумал я. Милая и несчастная — все во мне восставало против такого сочетания.
Я передумал и не стал приглашать Садассу Сильвию на обед. Вместо этого я пораньше покинул офис и поехал домой. Мысли мои были заняты новой темой, предположением Садассы. Сложившаяся ситуация повергала меня в смятение.
Упрощенно говоря, я относился к ВАЛИСу и ИИ–операторам, управляющим сетью связи, как к чему–то божественному, а стало быть, не подверженному смерти. Невозможно взорвать Бога. А жена и лучший друг прожужжали мне уши, что божественный источник помощи обнаружен, раскрыт — им оказался искусственный спутник Земли, посылающий информацию узким лучом радиоволн. Он пойман на месте преступления ведущим советским астрофизиком, сыгравшим роль космического полицейского, вооруженного радиотелескопами, военными спутниками с ядерными боеголовками и еще Бог знает чем.
Несмотря на грандиозность самого события — чужой разум из иной звездной системы послал на околоземную орбиту свой космический корабль и передает нам тайную информацию, — признание этого сводит нечто безграничное к вполне реальному, а значит, и подверженному самым различным опасностям. Ту сущность, которую я считал всеведущей и всемогущей, теперь могли сбить, сбросить с небес. После чего, понял я, исчезала возможность свержения Ферриса Фримонта. Когда русские, действующие, безусловно, в контакте с нашими наиболее совершенными системами слежения и наведения, собьют внеземной спутник, умрут и надежды свободомыслящих людей обеих стран.
Если, конечно, между моими видениями и вновь обнаруженным спутником есть связь… Но, как уже отметили и Рэйчел и Фил, совпадение здесь просто невероятно.
О Боже, думал я, многие годы я следовал указаниям: переехал в Южную Калифорнию, устроился работать в «Новую музыку»… Что же мне делать, если спутник собьют? Что будет управлять моей жизнью? Наверное, ВАЛИС пошлет к Земле другой корабль; ведь, обладая даром предвидения, они знали о намерении русских заранее, не исключено, что с самого начала. Вряд ли ВАЛИСа можно застать врасплох.
Или все–таки можно?
Наверное, думал я, ведя машину впритык к большому грузовику по правой полосе, спутник уже выполнил свою задачу, передал на Землю всю информацию, находящуюся в его памяти. Но я привык к этому голосу, мелодичному голосу ИИ — он утешал меня, учил, помогал… Взять хотя бы Джонни, да и для меня самого он столько сделал. И вот его не будет — такая потеря…
Для чего мне теперь жить, спрашивал я себя. Что у меня осталось? Отношения с Рэйчел далеко не блестящи. Правда, я люблю сына, но вижу его очень редко. Да, работа для меня важна, однако не до такой степени. Я бы даже сказал, что чувство горечи от потери этого голоса превосходит по силе радость от общения с ним. Мне было больно.
Боль потери… нет боли сильнее. Вскоре мой друг перестанет говорить со мной. Этот день вот–вот наступит, и это так же точно, как то, что СССР готовит к запуску спутник–перехватчик. Мировая тирания обнаружила врага и принимает меры. Огромная слепая машина приводится в действие.
Уничтожив внеземной спутник, понял я со всей определенностью, они затем уничтожат и меня. Что толку в том, что я уберегся от последствий рекламы обуви? Отныне не будет ни помощи, ни новых знаний, ни ясновидения, ни инструкций, ни направляющих указаний — ничего. Всему конец. И это касается не только меня — любого человека, желающего жить в справедливом мире, стремящегося к свободе. Тех, кто слышал голос ИИ, и тех, кто его не слышал. Нас ждет общая судьба. Наш единственный друг со дня на день будет уничтожен, как будто его и не существовало.
Я ехал по шоссе и физически ощущал деградацию вселенной — ее ждали холод, разложение, а в конечном счете — полное забвение.
А ведь я мог внести во вселенную больше порядка. С помощью ВАЛИСа я встретил славную девушку — с привлекательной внешностью, незаурядным умом… и очень малым сроком оставшейся жизни. И встретились мы как раз вовремя, чтобы вместе обратиться в ничто, в дым. Планы, надежды, мечты — все обратится в дым. К черту, в отчаянии думал я, лучше бы все это не начиналось. Лучше было не знать, что нам могут помочь, что существует надежда, лучше было не рисовать себе картины счастливой жизни.
