Майкл Суэнвик - Однажды на краю времени (сборник)

Одна из этих программ сделает ее богом.

Сквозь листья плюща Элин всматривалась в куполообразное небо. Темные контуры листьев не закрывали лишь несколько звезд, да и те то гасли, то вновь загорались в такт дыханию Элин. Она вспомнила, как Корал говорила, что скоро они будут вместе, обезличенные и оторванные от жизни, и только вмешательство Тори спасло от этой участи.

– Бог всегда выполняет обещания, – тихо сказал Тори.

Элин вздрогнула, опустила глаза и увидела, что трава в дальнем конце хижины двигается. И вдруг быстро проглянуло такое знакомое насмешливо-печальное лицо ее возлюбленного. Трава продолжала колыхаться, и вот уже показалась голова и верхняя часть тела Тори.

Элин почти не удивилась. Конечно, и прежние появления Тори не были плодом ее воображения, это не призраки, порожденные ее горем. Ей просто не свойственны такие фантазии.

И все же Элин с опаской встала.

– Чего ты от меня хочешь?

Фигура из глины и травы поманила ее к себе:

– Пойдем. Тебе пора к нам.

– Я не программа, – судорожно шепнула Элин и стала пятиться. – Я сама за себя решаю!

Она повернулась и выбежала наружу, на свежий, целительный ночной воздух. Ночь обняла ее. Голова Элин сделалась ясной, к ней вернулось присутствие духа.

На верхней террасе легонько зашевелились листья жимолости. Плавно и постепенно они превратились в Корал, зрачки ее глаз были цветами. Но говорила она голосом Тори.

– Тебе не понравится быть богом, – сказал Тори, – но существу, которым ты станешь, – понравится.

– Дай мне время подумать! – крикнула Элин.

Она быстро зашагала прочь из жилого поселка, минуя разбросанные по полю валуны, к темному лугу.

Элин окутал царящий здесь покой. Она нуждалась в этом покое, чтобы выбрать между своей человеческой природой и Тори. Выбор был бы несложен, когда бы не боль утраты!

Она подняла взгляд к Земле, к миру, переполненному страданиями. Если бы она могла протянуть руку и стряхнуть с Земли все людские горести, они засыпали бы мироздание, погасили звезды и отравили все вокруг. Эта мысль давала если не утешение, то хотя бы маленькую надежду, ощущение, что она не так одинока, что ее печали лишь часть общих мук. Эти муки сопровождают человечество из поколения в поколение. Но люди продолжают жить.

И если все не сдаются, Элин не сдастся тоже.

Легкий шум заставил ее оглянуться на валуны. На каждом камне появилось лицо Тори, лица чуть-чуть отличались одно от другого, но все выражали любовь. Это странное многоликое видение показало Элин, насколько чужим стал для нее Тори, и она невольно содрогнулась.

– Твое желание сильнее страха, – произнес Тори, и слова запрыгали от лица к лицу. – Неважно, что ты сейчас об этом думаешь, но к утру ты будешь с нами.

Элин ответила не сразу. В руке у нее был терминал Тори. Маленький и почти невесомый. Она машинально захватила его с собой.

Над головой раздался тоскливый крик, потом еще и еще. Рядом с куполом козодои охотились за насекомыми. Элин не видела птиц: они летали слишком высоко, слишком быстро и в полной тьме.

– Цена чересчур высока, – сказала наконец Элин. – Можешь ты это понять? Ради тебя я не перестану быть человеком.

Элин подняла зажатый в руке терминал и бросила его как могла дальше изо всех сил. Она не слышала, как он упал.

– Прощай, Тори, – проговорила она. – Я все еще люблю тебя, но прощай.

Элин повернулась и пошла прочь.

Скалы у нее за спиной понимающе улыбались.

Может, мне и не стоит рассказывать тебе о том далеком рождественском вечере из моего детства, прожитого в Каменном Доме. Я больше не доверяю собственной памяти с тех пор, как подцепил мозговую горячку. Скоро я выздоровею, и меня отправят прочь с этой планеты, на бог знает сколько световых лет от этой унылой луны, встающей за амбаром твоего отца, – но как же много было выжжено из моей памяти! Не исключено, что на самом деле ничего этого и не было.

Садись ко мне на колени, и я тебе расскажу. Это же просто колени. Еще ни одна женщина не была обесчещена коленкой. Вот ты смеешься, а это правда. Если б все было так просто!

Современная война особенно мерзка, потому что цель ее не столько в захвате территорий, сколько в том, чтобы вымотать противника, а для этого лучше калечить, чем убивать. Мертвое тело можно сунуть в мешок, сжечь и забыть о нем, а вот раненые требуют особенной заботы. Резервуары для регенерации, искусственная кожа, медицинский персонал, долгая реабилитация на ферме твоих родителей. Именно поэтому они будут менять оружие, рубить тебя допотопными каменными топорами, травить ядами и радиацией, чтобы вынудить твое руководство держать запас необходимых профилактических средств и особенных лекарств, штат людей, владеющих непостижимыми знаниями. Горчичный газ идеально подходит для их целей, и мозговая горячка тоже.

Я провалялся в госпитале несколько месяцев, утопая в море боли и бреда. И в мечтах видя только лед. Когда я очнулся, слабый и не вполне уверенный, что живой, целые фрагменты моей жизни исчезли, выжженные из памяти. Помню, как стоял на самом верху железного моста над Извелтаей, смеясь и швыряя в реку учебники, один за другим, пока мой лучший друг Феннвульф пытался уговорить меня сойти вниз.

– Я вступлю в милицию! Я буду солдатом! – истерически выкрикивал я.

Так я и сделал. Это я помню отчетливо, однако совершенно не помню, что предшествовало этой нелепейшей сцене, как не помню имени моей второй старшей сестры, хотя вижу ее лицо так же ясно, как твое сейчас. Прорехи зияют в самых неожиданных местах моей памяти.

Тот рождественский вечер – единственный островок уверенности в мятущемся море моих воспоминаний, он возвышается в памяти так же несокрушимо, как и сам Каменный Дом, пещера эпохи неолита, где мы вели жизнь настолько примитивную, что я не в состоянии понять, в какой же исторической эпохе мы жили. Время от времени мужчины возвращались с охоты, один или два ларла бежали впереди, довольные, с осоловелыми глазами, окровавленные копья выстраивались у стены, и может даже быть, что мы жили тогда на Старой Земле. В другие моменты, когда включались проекторы, чтобы наполнить общий зал разноцветными огнями, когда искры света опускались на ветви праздничной елки и холодное, безобидное пламя танцевало на лицах гостей, тогда казалось, что мы живем в куда более позднюю эпоху, в какой-то мифологизированной провинции из будущего.

В доме царило оживление: пять семей собрались на ежегодный праздник, приехали дальние родственники и еще несколько друзей, – в общем, нам пришлось перетаскивать мебель на захламленный чердак и устраивать постели в тех частях дома, которые обычно закрывались на зиму; даже в коридорах стояли раскладушки и лежали пухлые тюфяки. Женщины носились по дому, пристраивая стариков где только можно, опускали одного в кресло, взбивая его, словно подушку, другого подвешивали над столом и для пущего эффекта начесывали ему усы. Приятные хлопоты.

Вернувшись из кухни, откуда меня шуганула какая-то незнакомая громадная женщина с веснушчатыми руками, до локтей перепачканными мукой, я застал врасплох Сьюки и Джорджа, которые целовались в укромном уголке за большим камином. Они обнимались, а я стоял и смотрел. Сьюки улыбалась, ее круглые щеки пылали. Одной рукой она откинула назад волосы, чтобы Джордж мог целовать ее ухо, при этом она немного повернулась и увидела меня. Она ахнула, они разомкнули объятия, оба напуганные и раскрасневшиеся.

Сьюки дала мне печенье, темное от патоки, украшенное сверху одинокой изюминой в кристалликах сахара, а Джордж стоял и дулся. Потом она оттолкнула меня, я услышал ее смех, когда она схватила Джорджа за руку и повлекла куда-то в темную, лесную часть дома.

Пришел отец в заляпанных грязью сапогах, бросил связку подстреленных птиц на шкаф с охотничьими трофеями. Он повесил на крючки ненатянутый лук и колчан со стрелами, затем оперся локтем на шкаф, принимая от матери, одарившей его восхищенным взглядом, горячее питье. Ларл прошел мимо, тихий, отяжелевший и довольный. Я завернул за угол вслед за ним – меня охватило давнее желание прокатиться верхом на этом звере. Я так и видел себя триумфально гарцующим перед кузенами на спине черного хищника.

– Флип! – сурово окликнул меня отец. – Оставь Самсона в покое! Он храброе и благородное создание, и я не позволю ему докучать.

У него словно были глаза на затылке, у моего отца.

Не успел я рассердиться, как мимо пронеслись кузены, спешившие развесить на деревьях перед входом соломенных человечков, и увлекли меня за собой. Дядюшка Читагонг, который походил на ящерицу и по причине плохого здоровья оставался в стеклянном резервуаре, подмигнул мне, когда я с визгом промчался мимо. Краем глаза я заметил рядом с ним мою вторую старшую сестру, залитую синим пламенем.

Ты уж меня прости. От моего детства осталось так мало, громадные пласты потерялись на голубых ледниках, по которым я скитался во время болезни. Мое прошлое подобно затонувшему континенту, от которого остались только вершины гор, торчащие над водой, архипелаг событий, по которым можно угадать очертания того, что было утрачено. И этими оставшимися фрагментами я особенно дорожу, я должен время от времени дотрагиваться до них, убеждаясь, что хоть что-то осталось.