ее не тошнило, и ей не хотелось есть. Наверное, ей все же не снилось, что ее кормят.
Где она? Точно не в Институте. В голове всплыли слова Яны про то, что их подобрали… как их звали, тех людей? Память отказывалась служить толком. Все равно. Их подобрали и не вернули в Институт. Это хорошо. Но могут вернуть в любой момент. Или не могут? Что там говорила Яна?
Мужской голос в коридоре. Дзинтон? Дядька, которого она, кажется, видела в забытье? Но… он действительно не может ее никуда отдать, она точно знает. Непонятно откуда, но знает, как точно знала в Институте, где выход. Он защитит. Раз он рядом, не все так плохо. Но разве он сможет защитить ее от Института? От солдат с автоматами? Нет, наверное. Тогда все равно надо уходить. Надо убежать из города, подальше от Института, и тогда их с Яной не найдут. Надо только немного прийти в себя, как приходишь после падения и больного удара коленками об асфальт. Отдышаться, утереть слезы – и идти дальше.
Решено. Она побудет здесь еще день или два. А потом скажет спасибо и уйдет вместе с Яной. Вот только что делать, если Яна захочет остаться? Не тащить же ее силой!
Надо поговорить с Яной. Завтра. Обязательно поговорить. А пока можно отдохнуть…
С этими мыслями она незаметно для себя снова задремала.
Серое пасмурное утро пришло с уютным барабанным стуком дождя по жестяному подоконнику. Капли мягко шуршали по листве деревьев, постукивали по каким-то доскам, журчал неведомо где ручеек. Невидимая упорная птаха назло непогоде высвистывала незатейливую мелодию из трех нот. Бездумную полудрему нарушила Яна, появившаяся в дверях вместе с незнакомым русоволосым мальчишкой ее возраста, большой кружкой безумно вкусно пахнущего рыбного бульона с накрошенными листиками зеленого лука, петрушки и укропа и парой кусков мягкого белого хлеба. Мальчишку звали Палеком, и Яна болтала с ним так, словно знала его всю жизнь. Сначала Карину даже кольнула ревность – с ней самой Яна держалась заметно скованно, словно еще не понимая, как к ней относиться – как к смертельно больной умирающей или же как к выздоравливающей. Но потом она и сама свыклась с мальчишкой: тот, казалось, словно излучал неяркое обаяние своей щербатой улыбкой, облупленным носом и веселой непосредственностью юной мартышки. Пока она, обжигаясь, осторожно тянула бульон, Палек с Яной развлекали ее непринужденной трепотней о всем подряд.
Напряглась Карина только один раз – когда Палек, на секунду заколебавшись, спросил:
– Слушай, а ты тоже… как Яна? Ну, вещи двигать можешь без рук?
Карина, поперхнувшись, бросила разъяренный взгляд на подругу, но та лишь беспечно пожала плечами.
– Что ему, с обрыва было падать? – спросила она. – Ты не бойся, он слово дал, что никому не расскажет. Верно, Лика?
– Честное-пречестное, пусть я лопну напополам, если вру! – поклялся мальчик, дважды пальцем нарисовав в воздухе круг. – Так ты тоже, да?
– Тоже, – буркнула Карина. – Только если кому скажешь, я тебя сама напополам лопну, понял?
Она ткнула опустевшую кружку невидимой рукой, так что та отлетела к ногам и шлепнулась на одеяло.
– Круто! – с завистью выдохнул Палек. – Ну почему я так не могу, а? Почему?
– Потому что везунчик, – у Карины сразу испортилось настроение. – Попал бы ты в Институт, понял бы, почему. Знаешь, что со мной там делали?
Внезапно ей захотелось рассказать, как жгут кожу капли жидкого пламени, пробивающиеся сквозь отчаянно отмахивающиеся от струи невидимые руки. Как корчит тело от электрических разрядов, пробившихся с железных штырей сквозь поставленный барьер. Как оставляют синяки пробивающие защиту медленные стальные шарики и как едко секут кожу каменные брызги от ударяющих в сантиметре от тела быстрых кусочков свинца. Как нарастает тупая боль в тех местах, где вдавливаются в тело шипы опускающейся сверху стальной плиты, которую невозможно удержать невидимыми руками… Однако она подавила порыв. Не стоит малышне знать такие вещи, особенно Яне. Достаточно того, что ужасы еще долго станут сниться ей самой по ночам. Так что она просто вздохнула и отвернулась. Впрочем, Палек быстро оправился от смущения за свою неловкость и рассказал, как он однажды застрял в узком каменном лазу в заброшенном полуразрушенном подвале. Вообще-то там, наверное, было страшно, но в его исполнении получилось даже смешно, и Карина оттаяла.
Примерно через полчаса в комнату заглянул тот самый молодой мужчина, которого Карина помнила по своим снам.
– Треплетесь? – поинтересовался он. – Привет, Карина, я Дзинтон, не забыла? Как ты себя чувствуешь?
Он подошел к кровати, улыбнулся девочке и пощупал сначала ее лоб, потом зачем-то шею над ключицей, заглянул в глаза и улыбнулся снова.
– Ты быстро оправляешься, – сообщил он. – Но сегодня тебе стоило бы еще полежать в постели. Желудок, знаешь ли, штука деликатная, ему после приступов покой нужен. Но если совсем невмоготу станет валяться – можешь немного погулять в саду. Только никаких усилий, понятно? Не бегать, не прыгать, не поднимать ничего тяжелее цветка. Палек, если что, ты ответственный, ага?
– Ну вот еще, за девчонками приглядывать! – фыркнул тот. Дзинтон укоризненно посмотрел на него, и тот пожал плечами: – Ну ладно. Только пусть она меня слушается, а то еще скажет, что старшая, и все.
– Не скажет, – усмехнулся Дзинтон. – Она у нас умница, сама все понимает. Кстати, мелюзга, а вы чего тут расселись? Сегодня, между прочим, ваша очередь по кухне дежурить, а там посуда немытая грудой лежит. И обед готовить тоже вы сами должны. Рецепты на столе в кухне, продукты в холодильнике и овощных корзинах, вода в кране, электричество в плите, ножи на подставке. И имейте в виду, обедать я хочу не позже полудня, как максимум – в час дня. А времени, между прочим, полдевятого. Не успеете – голодный я страшен. И вполне могу слопать вас обоих.
Он подмигнул Карине, слегка щелкнул ее по носу и вышел. Девочка против воли улыбнулась. Да, он действительно хороший. Он ее в Институт не отдаст.
Палек протяжно вздохнул и пихнул Яну в плечо.
– Пошли, – недовольно сказал он. – Ох уж эти взрослые! Подумаешь, посуда немытая…
Яна соскочила с кровати.
– Вчера Дзинтон в кухне дежурил, – пояснила она. – А сегодня мы с Палеком. Дзинтон говорит, что иждивенцев у нас нет. Он, конечно, хороший, но нудный… – Она тихонько хихикнула. – Сегодня утром опять с Цуккой ругался, что та деньги на нас потратила, а она его снова педантом и занудой обозвала. Цукка – тетенька, которая тоже с нами живет. Ты еще спать хочешь? Тебя, между прочим, велено пять
