— Хорошо. Гребенщиковская психиатрическая клиника.
— Что…
Боль стала спадать, и профессор смог почувствовать Дэна так, как его принимали клиенты — жидкий чужой огонь в крови. Только пациентам это доставляло удовольствие. Ему же — адову муку.
— Расположение корпусов. Внутренние планы. Графики дежурств. У вас ведь там пара аспирантов материал собирала. Просто вспомните, а я посмотрю.
Ощущение было таким, словно мозг профессора сжали сильные ледяные пальцы. Мелькнула и погасла мысль, что он не может этого чувствовать.
— Понятно. Сбежать от туда можно?
— Нет.
— А прорваться?
Профессор промедлил с ответом, и в наказанье боль усилилась.
— Никто не пробовал, — прохрипел он. — Хорошая охрана. Прямая связь с милицией…
Дэн усмехнулся.
— Ага. До города сто семьдесят километров по бездорожью. Быстро приедет милиция, как думаете?
Профессор счел вопрос риторическим. Но Дэн ответа и не ждал.
— Ладно. Картавый уже откинулся?
— Ка… какой Картавый?
— Ты мне дурочку-то не валяй по полу. Тот, который тебе «Макарова» достал, забыл?
Профессор понял, что попал окончательно.
— Давно. Со старым завязал.
— Развяжем, — спокойно сказал Дэн. — Значит так, Александр Афанасьевич. Для начала мне нужна машина.
Освобожденные руки профессора упали на колени. На запястьях стремительно наливались синяки; впрочем, профессор не удивился бы и перелому.
— Я все-таки надеюсь, — промолвил Дэн, — что вы будете благоразумны.
* * *
В понедельник родители не пришли.
Алина почти обрадовалась, но радость быстро кончилась, когда в комнату для встреч вошел Мазер. Вот его-то она не ожидала увидеть, предполагая, что товарищ депутат шокирован случившимся с объектом своей страсти и пребывает в горькой брезгливости: мол, угораздило связаться с психопаткой. Она не знала, что Альберт вовсе не был брезглив.
— Ну здравствуй, солнышко! — Мазер, совсем как на Новый год, поцеловал Алину в щеку и торжественно вручил ей пакет таких размеров, словно в нем лежал слон. — Как дела, как поживаешь?
Алина качнула головой.
— Нормально.
В пакете обнаружились фрукты, сок, нарезки нескольких сортов и прочие деликатесы, каких в здешней столовой не водилось. Наблюдавшая за встречей медсестра смотрела с завистью.
— Петюня мне сказал, что все будет хорошо, — заявил Мазер, присев в кресло рядом с Алиной, — а ему можно верить, он настоящий специалист.
— Какой Петюня? — устало спросила Алина просто для того, чтобы что-то спросить. Говорить с Мазером не хотелось, но уход от контакта однозначно расценивался как нежелание выздоравливать.
— Петр Петрович, твой врач. Мы с ним в школе за одной партой десять лет… ха-ха, отсидели.
Алина села поудобнее и как можно более небрежно поинтересовалась:
— А нельзя ли по старой памяти попросить Петра Петровича, чтобы он меня выписал?
Ответный взгляд Мазера она выдержала, не дрогнув, и впервые заметив, что у него светло-серые цепкие глаза. Он словно бы пытался высмотреть, что там на уме у этой рыжей.
Воспоминание словно хлестнуло ее по щеке: примерно так же смотрел на нее…
Зеркало! Слепой ангел утром первого января! Если я вам понадоблюсь, откройте пудреницу и позовите. Корат!
Вспомнила. Нахлынувшее чувство нельзя было назвать облегчением, но Алине стало гораздо спокойней. Вряд ли Корат сумеет вытащить ее из дурки, но все же… Вдвоем они смогут что-то придумать.
— Увы, Алинушка, — покачал головой Мазер, — это слишком серьезное место. К тому же Петюня правил не нарушает.
— А если его очень попросить?
Мазер сложил пальцы пирамидкой и испытующе поглядел на Алину.
— Невозможно, солнышко, — ответил он. — На самом деле невозможно. Поверь, мне очень хочется видеть тебя не в этом интерьере, а на свободе, но увы. К тому же, он очень принципиальный, очень.
«Знаю я твои интерьеры», — подумала Алина и вздохнула.
— Что же, нет так нет.
— Не волнуйся. Петюня говорит, что ты идешь на поправку.
Воцарилось молчание. Алина смотрела, как паук в углу трудится над своей сетью.
— Как вообще дела? В смысле настроения.
Видно было, насколько депутату не по себе в доме скорби, хотя Алина знала, что он придет сюда еще не раз.
— Я хочу поправиться, — просто ответила Алина. — А Петр Петрович за оптимизм, как тебе известно.
— Весельчак, — усмехнулся Мазер, разглядывая свои руки с преувеличенным вниманием. — По-моему, не совсем нормально — все время улыбаться, тебе не кажется?
— Может быть.
Знает ли Дэн, что с ней произошло? А может быть, врач прав, и нефалима никогда не было — она сама его придумала, мечтая о друге. И Кората не было тоже, он всего лишь плод богатого воображения.
Алина закусила губу.
— А вообще я рада, что ты пришел, — сказала она, и депутат просто расплылся в довольной улыбке. — Может быть, когда меня выпишут…
Да вытащи меня отсюда, чучело!
Мазер понял ее незаконченную фразу по-своему.
— Да все для тебя, солнышко, — промолвил он. — Просто Петька такой упертый, что не подступиться.
— Бывает.
Теперь Алина улыбнулась ему так обворожительно, как только могла. Игры кончились; она решила действовать серьезно. В то, что ее выпишут по-простому, Алина не верила, а проводить в дурке годы не хотелось. И если к товарищу Альберту нужен особый подход — он, видите ли, долго раскачивается перед тем, как что-либо сделать или не сделать — пусть. Игры кончились, и кончилось детство, теперь все по-взрослому.
И от джакузи она увильнет. Найдет способ.
Мазер копчиком учуял ее настроение, потому что при расставании многозначительно подмигнул, а по коридору шел чуть ли не в припрыжку. Ничего, дайте стимул, а там он горы перевернет. Тем более, если вместо головы работает что-то другое.
А в палате Алина села на свое привычное место и, помедлив немного, открыла пудреницу. Смахнув с круглого зеркальца ароматную пыль, она критическим взглядом окинула свое лицо, посеревшее, с ввалившимися щеками, и тихо, но четко промолвила:
— Корат.
Ничего не случилось. Людмила и Света по-прежнему смотрели сериал, обмениваясь редкими репликами по адресу героев, за окном садилось солнце в сине-голубые снега, во дворе механик возился с машиной доктора.
Корат не появился.
«Откройте пудреницу».
Доктор был прав. Болезненно одинокая, она придумала способ обратить на себя внимание, оживив героев внутреннего мира, которые любят и понимают ее. А пропасть между реальностью и мечтой, громадный разрыв и привел к нервному срыву. Доктор был прав.
