отрицательный
Внезапно у Германа зародилась надежда, – что если современная медицина способна его спасти? Результат последнего теста, казалось, говорил, что у него имеется шанс. В таком случае, выбранная им тактика может оказаться банальным самоубийством!
Герман попытался представить.
Итак, он обращается за помощью и… что происходит дальше? Его подвергнут особому секретному карантину? Станут в срочном порядке изобретать специальную вакцину ради его спасения? Привлекут группу лучших экспертов по вирусологии? Задействуют самые современные…
НЕТ!
Тысячу раз – нет! Это откровенно утопическая картина. Бред сумасшедшего, причем самого наивного образца. Если он обратится к Специалистам, все будет выглядеть совершенно иначе.
Если его не пристрелят сразу, яйцеголовые раз и навсегда упекут его в какой-нибудь безумно засекреченный исследовательский центр (разумеется, с непосредственным участием военных) – из него сделают подопытное животное! Он пройдет через ад нескончаемых исследований, опытов, анализов, каждую минуту его жизни они превратят в бесконечный эксперимент и даже, когда он сдохнет, его тело до грамма, до последней молекулы будет изучаться еще многие годы. Они заставят его испражняться у них на виду в хитрую посуду, ссать в специальные колбы (вообще, черт знает еще во что!), чтобы потом всласть наковыряться в его дерьме, удовлетворяя свою тягу. Фанатики-ученые станут душить друг друга за право первым добраться до проб его тканей и крови, и будут кончать прямо в штаны, заглядывая в свои микроскопы. Нет, они раздерут его на тысячи мелких кусков, даже не дожидаясь, пока он умрет сам.
Вот что произойдет в действительности.
Им займутся… Добрые Доктора.
Вплотную.
«Они уже ждут тебя, Герман… Они уже все знают… и надеются, что скоро ты придешь к Ним сам… – зазвучал в его голове почти осязаемый шепот, тот, что был с ним во сне. – Они уже приготовили для тебя место в Сумрачной палате…»
Герман, в который раз за последние дни, почувствовал нарастающий страх. Оказывается, он еще не утратил способность бояться?
Неужели он и вправду верит, что однажды у его подъезда остановится машина с надписью на борту «добрая помощь»?
И Добрые Доктора постучат в его дверь.
Мелкий дождь прекратился, но теперь ему на смену пришли тяжелые крупные капли. Герман задрал голову, чтобы посмотреть на небо (шейные позвонки жалобно хрустнули); вверху большая клубящаяся туча наплывала на белое облако, «пожирая» его, словно темно-серый великан заблудившуюся овцу.
Есть ли в мире Добрых Докторов небо? Наверное, если оно существует, то сплошь затянуто такими же серыми зловещими тучами…
«Прекрати о них думать, – произнес голос вернувшегося Независимого Эксперта. – Прекрати. Они все равно не успеют добраться до тебя, ведь ты отлично знаешь, что произойдет вскоре. Разве нет?»
О! Это было нечто, невероятное событие – Независимый Эксперт уверовал в Добрых Докторов!
«Они не успеют».
– Спасибо, утешил… – пробормотал Герман, поднимаясь со скамейки.
Дождь уверенно перерастал в ливень.
Герман прошел несколько шагов и резко остановился; вокруг по асфальту колотили тяжелые капли. Его внезапно осенило.
Наплевав на все предосторожности, Герман пересек тротуар и поймал такси, чтобы по пути домой побывать еще в одном месте.
Герман захлопнул дверь квартиры так резко, что осыпалась штукатурка, и что-то еще с глухим стуком свалилось в гостиной.
Кто-то спускался вниз по лестнице, причем шаги стали приближаться внезапно двумя или тремя этажами выше, как только он начал ковыряться ключом в замке; не было ни предварительного хлопка дверей, ни шагов, ни какого-либо другого движения вообще. Словно его специально поджидали… Кто? Зачем его соседям устраивать за ним слежку? Или…
Кажется, ему удалось заскочить в квартиру еще до того, как некто, спускавшийся сверху, достиг его этажа и успел рассмотреть его лицо. И не только.
Герман осторожно приложил глаз к дверному глазку.
На площадке, видимой словно через обратную сторону бинокля, – было пусто. Только на самой границе обзора Герман уловил какое-то движение, где начинался лестничный пролет, ведущий на четвертый этаж. Похоже на клочок материи. Расцветка была ему хорошо знакома.
«Все ясно», – он отошел от двери и направился в гостиную. Последние дни Герман в основном проводил в этой комнате.
На лестнице его караулила Лиза. Любопытно, сколько же времени она там его поджидала? Упавшим предметом в гостиной оказался портрет маленького Геры. Он валялся на полу, уткнувшись «лицом» в паркет. Герман машинально отметил, что поступил правильно, когда отказался от идеи заключить его в рамку со стеклом. Иначе сейчас оно бы разбилось, и по всей комнате разлетелась масса мелких острых осколков, собрать которые до конца не смогла бы никакая уборка; пара-тройка обязательно сумела бы притаиться, дожидаясь своего часа, чтобы затем нежданно впиться в незащищенную руку или ногу, напомнив тот гребаный день, когда повзрослевшего дебила на портрете посетила счастливая идея запихнуть его под стекло, как музейный экспонат – «вот какая у меня была рожа в двенадцать лет! – ну не замечательно ли? Просто обторчаться!»
Герман, кряхтя, медленно согнулся, чтобы поднять фотографию. Однако какое-то неприятное предчувствие заставило его оставить портрет в покое, словно он опасался увидеть, что и Гера стал каким-то образом меняться или действительно сейчас заговорит с ним.
Или произойдет что-то еще.
Сев прямо на пол, Герман принялся за тяжкий труд – начал разуваться.
* * *
Он продолжал стареть, хотя казалось, что дальше просто некуда. Теперь он мог наглядно представить себе, как выглядят рекордсмены-долгожители. Должно быть, ужасно достигнуть такого возраста, постепенно все более и более становясь похожим на сморщенное безволосое существо, лишь отдаленно напоминающее человека или то, что миллион лет назад им являлось.
Герман медленно провел темной иссохшей рукой по своему лицу – «господи, они же почти через всю свою жизнь прошли стариками; и ничего, ничего – кроме воспоминаний о далекой молодости – больше ничего.
Вечные старики…
«Ты прав – они вечные старики. Но не пытаешься ли ты заглушить этими глупыми размышлениями страх перед собственным концом. Сам понимаешь – тебе осталось недолго. Может быть, всего несколько часов. Ведь даже эти старики до самой могилы, с дыханием которой они свыклись за многие годы, любили жизнь, мечтали о вечности, и что бы они ни представляли собой на пороге смерти, они с радостью готовы были отдать все – ВСЕ ЧТО УГОДНО – за еще одно короткое мгновение жизни. И никто из них, никто уже не верил в свое бессмертие, в чем бы они ни пытались убеждать себя всю жизнь. Потому что там нет ничего, пустота и холод, вечный холод – они ощутили его, услышав близость могилы – не холод, но Холод.
