знакомы — и их невольно воспринимаешь как почти людей. А они ведут себя, как сволочи.
А между тем Смеляков свой этот план окончательно обдумал. Рассчитал.
Он мне сказал, что собирается дождаться хорошей погоды, когда у соседей на пляже будут бельки — и забрать бельков на нашу базу. Сколько сумеет. Они у нас немного поживут, а потом у Смелякова и у его команды закончится контракт, они возьмут бельков на Землю, усыновят и будут воспитывать, как нормальных детей. Чтобы хоть у кого-нибудь из шедми были родители и нормальное детство.
А то их шлюхи, видимо, вообще забыли, что такое — быть матерями. Куда прогресс повернул… «И ты заметь, — сказал он мне, — что Галактический Союз их уже принял. Во все времена, всегда находится какая-нибудь внешняя сила, которая — за растление во все поля. С провокациями».
Да, кстати. Шед в Галактический Союз входит. А Земля — нет.
И почему — это довольно обтекаемо объясняют. Поэтому — если дело тут во взглядах определённого рода… Кажется, наша цивилизация это когда-то уже проходила. Этак, лет сто назад… да.
И я тогда это воспринял совершенно нормально. Как что-то правильное и логичное, сука, логичное и правильное. Морально правильное. И никто не вмазал мне по морде, и гром не грянул, сука! Я просто думал, как все. Как они все.
То есть — вообще не думал.
Может, о чём-то чуть-чуть думали только учёные. Но я не уверен: они практически не возражали, когда кто-то из наших заводился на тему о том, какая это мерзость. Чирикали только, что надо быть толерантнее, что в чужой монастырь со своим уставом… Но их тоже коробило; как-то вышло, что не оказалось тех, кого не коробило — а батюшка подливал масла в огонь своими разговорами о нравственности. Главного спеца по Шеду отозвали, из оставшихся о шедми и их душе-обычаях-традициях никто толком не знал — а информация, которую мы получали, выглядела с земной точки зрения удивительно паскудно.
В довершение всего Комов-Громов, который ещё как-то дрыгался, вдруг свалился с какой-то отвратительной болячкой. Наш врач сказал: аллергическая реакция на примеси в воде… ну вот как раз вовремя его скрутило! Когда все решили, что уже всё ясно! Потому что — ведь всё перед глазами! Ну очевидно же, очевидно!
И я только и возразил одну-единственную вещь. Сказал:
— Послушай… так шедми, наверное, здорово заведутся, если так сделать. И может быть довольно крутой скандал, на межпланетном уровне. Начальству стукнут. Может, даже в Галактический Союз. В общем, мы огребём неприятностей.
Смеляков посмотрел на меня презрительно:
— То есть ты труханул. На детей тебе плевать — тебе неприятностей не хочется, да? Пусть они своих бельков растлевают с пелёнок, да? Это не наши дети, это ксеносы, пусть их хоть с маслом едят, да?
Я вякнул ещё раз:
— Может, с Землёй посоветоваться? КомКон вызвать?
Смеляков закатил глаза:
— Здорово выдумал! Если будем рассказывать КомКону — точно ничего не выйдет. Они — или чистоплюи, или просто придурки, помешанные на всяких отличиях и различиях, поэтому фигня все эти советы. Я вот со своими на Земле связывался, рассказал. Они примут белька, если что. Как своего. Да и вообще — ты пойми, у них нормальные родители будут! А шедми, может, вообще не заметят. Бельком больше, бельком меньше — у них же бабы рожают неизвестно от кого! Ты хоть представь, как надо жить, чтобы не знать, от кого залетела. Тем более что бросают потом, воспитывает государство — а какое у них может быть государство! И потом, батюшка это дело благословил, чтоб ты знал.
Я не мог спорить. Был согласен — я был, сука, согласен, а в глубине души так и вовсе… Но я, видимо, был более законопослушный, что ли. Я трусил, да.
И только сказал, что не буду участвовать.
Смеляков плюнул и ушёл. И легко нашёл себе команду, с которой это можно было устроить и без меня. Он знал, что я не настучу в КомКон — и я не настучал.
Если бы настучал — чувствовал бы себя стукачом.
А не палачом, сука.
Но теперь уже поздно об этом думать.
Они довольно долго выбирали момент. У них уже вообще никакого противодействия не было, даже учёные вроде бы знали, но помалкивали. А Строев время от времени говорил что-то вроде: «Вы там только осторожно», но о белых лебедях и гнусном поведении никто из начальства уже не заикался, даже Владимирский. А батюшка улыбался и разглагольствовал о жертвенной любви к детям и готовности помочь ближнему, кто бы он ни был.
Наши выбрали практически идеально — отчасти потому, что шедми нас не любили, отстранялись, но не боялись. То есть опасались, наверное, но не до такой степени, чтобы постоянно держать боевую готовность.
Поэтому шедми и принялись монтировать какую-то штуковину посреди залива. Платформу какую-то. Залив у нас считался нейтральной территорией, поэтому мы запросто отправляли дрон и наблюдали — надо было только не приближаться совсем уж вплотную. Так что мы видели, что у них там работает чуть не весь персонал базы — много народу. Они, наверно, хотели скоренько там всё закончить.
Ну и наши выбрали момент, когда патрульные улетели делать облёт территории, биологи свалили куда-то на катере, а ещё кто-то там сперва грузил на второй катер какие-то штуковины, которые им подбросили с Шеда, а потом уехал на эту платформу.
И по расчётам Смелякова и Гамузова на базе у них остались только дети, воспитатели и, может, какие-нибудь там шедийские учёные, которые сидят в лабораториях и в микроскопы таращатся.
Была очень хорошая погода: почти полный штиль, двенадцать градусов тепла, солнышко. Все дети торчали на пляже — и бельки. Когда Смеляков и Гамузов подняли орнитоптеры, я запустил дрон к шедийской базе — уже всё равно было — и видел, как мелкие играют на пляже. Бельков было десять, может, двенадцать — они белели на серой гальке, как одуванчики. Шедми их не одевали никогда, их дети начинали носить одежду только когда полиняют — и бельки были реально белые-белые.
Когда они опустили орнитоптеры на пляж, я и дрон опустил. И видел.
Только не слышал.
Наши потом кое-что рассказывали.
Что дети-шедми в первый момент совершенно не испугались. Они вообще были приучены взрослых не бояться, а про людей, видимо, знали только то, что люди — соседи по этому миру. Поэтому детям стало любопытно, и они подошли. Среди них был тот пацанёнок, которого Смеляков пытался
