– Ларс! – заорал мне Рамон так, будто мы только вчера с ним расстались. – Топай сюда, Ларс! Видал болванов? Дерево не могут уронить куда надо! Дармоеды!
– Люди-то живы? – спросил я.
– Один олух в лазарете с переломами и сотрясением, чудом его не раздавило, а остальные – вот они, герои. Лесопроходцы! Ишь, мельтешат. Мне их не жаль, мне трактора жаль – когда еще начальство раскошелится на новый? Что теперь с этого возьмешь? Гусеницы и катки разве что.
– Металл, – хихикнул я.
– Ага! – обиделся Рамон. – Кому он нужен? Так и останется здесь ржаветь. Знаешь, сколько отсюда до ближайшего мартена?
Я знал. Разумеется, убитый механизм, прежде чем рассыплется в труху, будет ржаветь на этом месте еще много лет и послужит хорошо заметным ориентиром, когда вокруг раскинутся однообразно-унылые фермерские поля. За неимением гор, перелесков и речных обрывов глазу будет приятна и такая деталь ландшафта.
– Уволюсь, – мрачно пообещал Рамон. – На соседней делянке три гигантских брюкводрева, а чем мне их валить? В смысле, корчевать? Не поверишь, мне ведь и взрывчатки второй месяц не шлют, на заявки не отвечают! Скажите, какая ценность – обыкновенный тол! Краду я его, что ли?
– А то нет? – подначил я.
Рамон только зыркнул на меня и предпочел не развивать тему. Подышал в сторону суетящихся подчиненных и, наверное, решил, что уже в достаточной степени накрутил им хвосты, ибо тотчас сменил гнев на милость.
– Давненько не виделись, Ларс. Вот ты какой стал. Столичная штучка. Поехали ко мне, бутылку раздавим… Ахилл Кособрюхов.
Мы посмеялись, вспомнив прошлое. Пять лет назад, выслушав мои сбивчивые объяснения и взглянув на «удостоверение личности», Рамон Данте фыркнул, как толстопят, в ноздрю которого залетел жук, заржал и заявил, что он уже в курсе и что мой дядя ни черта не знает о том, что творится на фронтире. Какие еще документы? Кому они нужны? Он сразу начал звать меня Ларсом, объяснив, что его работяги радио не слушают, газет не читают и полицию в гробу видали, так что никто меня не выдаст. Да и дело-то плевое, сказал он. Вот отдохнешь, откормишься, а потом я тебя доставлю на твою ферму в лучшем виде. И ничего не бойся. Вообще никогда ничего не бойся, вредное это занятие. А сыграть роль придется. Сквасишь плаксивую рожу, расскажешь, как потерял товарища на Дикой территории и один плутал по джунглям – тебя в полиции пожалеют, а не побьют. Да и времени сколько прошло, не интересен уже властям тот случай. И школьное начальство простит из жалости. А твою маму я извещу, не беспокойся…
Рамон сдержал слово. Как он сказал, так и вышло. Тяжелее всего было объясняться с семьей Джафара, врать им о том, как он погиб. В полиции с меня взяли письменное объяснение (я не я и рогатка не моя), а господин Ли Чжан удостоил заблудшего долгой назидательной беседы на педсовете. Я вовсю изображал раскаяние, даже носом шмыгал и был полностью прощен. Дама Фарбергам, пылавшая сперва гневом, расчувствовалась до сморкания в платочек. В классе на меня поначалу смотрели с опаской, но втайне завидовали, а Мошка Кац и Глист Сорокин открыто гордились дружбой со столь отчаянным парнем.
С тех пор как я понял, что патриоты Тверди не перевелись после разгрома группы «Укоренение», а продолжают действовать более умно, готовясь к своему звездному часу и понемногу приближая его, моя жизнь стала втрое интереснее, а главное, продуктивнее. Человек, знаете ли, все на своем пути своротит, если видит цель, а кто ее видит и не чешется, о том я даже говорить не хочу. Зря Мошка и Глист зазывали меня то на охоту, то на вечерние посиделки – мне было не до того. Со знаниями, впихнутыми в мою голову дядей Варламом, и с тем объемом информации, что мне пришлось освоить самостоятельно, я стал бы первым учеником в классе, если бы дама Фарбергам не продолжала придираться насчет отсутствия у меня слуха и голоса. Но я перестал ей дерзить и получил в итоге пристойный балл, а по землеведению даже отличный, потому как сообразил, что надо знать о противнике как можно больше, если хочешь надеяться на победу. И единственным из выпуска я поступил в Новопекинский университет на бесплатное отделение – точнее, за наше обучение платила метрополия, но я решил, что если ей хочется тратить деньги себе во вред, то это ее дело. Пожалуй, я не выдержал бы приемных экзаменов, если бы еще раз не навестил дядю Варлама. Заодно передал ему посылку и кое-что на словах. К тому времени я уже вовсю работал в подполье, хотя и знал только троих: маму, дядю Варлама и Рамона Данте. Иногда становилось чуть-чуть обидно оттого, что меня держат на низовой работе и мало во что посвящают, но правила конспирации – это, знаете ли, серьезно. Впрочем, я знал, что находится в посылке для дяди Варлама. Мама показала. За задержание такого груза любой полицейский был бы мигом произведен в сержанты и поощрен полностью оплаченным месячным отпуском на Земле.
А теперь на Землю предстояло отправиться мне. Один семестр стажировки плюс экскурсионная программа. Опять-таки за счет метрополии. Никак не пойму: идиоты, что ли, занимают там места в министерстве колоний? Но если так, то тем лучше для нас.
На пути с делянки мы с Рамоном не болтали, потому что ехали назад на подножках груженого трактора – каждый со своей стороны. Рамон забежал на пять минут в контору, я его дождался, и тогда он заявил, что находится в полном моем распоряжении.
– Пиво или чего покрепче?
– Покрепче, – сказал я, достав из багажника электроцикла две коробки. – Это тебе. Одну сохрани для какого-нибудь начальства, а вторую мы с тобой уговорим.
– И первую, – возразил Рамон. – Начальство обойдется, да оно сюда и нос не сует. О-о, из каких краев такая редкость? Настоящий арманьяк?!
– Ага. Двадцатилетний. Прямо из метрополии.
– Подарок?
– Ну, не сам же купил… Сын Майлза Залесски подарил, я ему помог с курсовым проектом.
Рамон поморгал.
– Ты дружен с сыном Майлза Залесски? – спросил он, сильно понизив голос.
– Не дружен, но в приятелях… хм, насколько это возможно при разнице… ты понимаешь, о чем я? В общем-то он неплохой парень, без особых понтов, только туповат немного в точных науках. Гуманитарий. Хотя зачем ему физика или инжиниринг?
– Ладно, – сказал Рамон, – пошли в дом.
Домом ему служила такая же хибара из горбыля, как и здание конторы лесничества, только размером поменьше. Лежанка с соломенным тюфяком, два табурета да стол из неструганых досок на козлах – вот и вся обстановка единственной комнаты. Разборная чугунная печка с плитой – снаружи под навесом. Примерно таким же было жилище Рамона и два года назад, даром что контора лесничества сменила с тех пор дислокацию, передвинувшись в глубь Дикой территории вслед за фронтиром. Плевать Рамону было на комфорт. Если бы он, а не Майлз Залесски нашел скандиевую руду, то не слишком разбогател бы и уж точно ни за что не стал бы самым влиятельным человеком на Тверди. А все потому, что не захотел бы носить белую сорочку, строить дворец о сорока комнатах посреди ландшафтного парка и нанимать охрану да обслугу. Нельзя соответствовать одному стандарту, а жить по нормам другого. Не поймут и не примут.
