— Ну, чем порадуешь? — глухо пророкотал Лихо, вспугнув стайку летучих мышей, примостившихся было на ночлег под самой стрехой воеводиной опочивальни. — Говори, да только всю правду. Мне недосуг возиться со всякой подовой нечистью.
— Прости, великий воевода, — залебезил Тришка, — что беспокою пустяками, не достойными твоего слуха…
— Короче! — грозно рыкнул великан.
— Спешу доложить тебе, — зачастил домовой, — что нонче явился в Магов-град чудо-богатырь Иван-Дурак, в Заповедном свитке предсказанный…
— А ты почем знаешь, что это именно чудо-богатырь, а не самозванец? — настороженно спросил его Лихо.
— Так ведь писано, славный воевода, что явится чудо-богатырь единожды, а будет его вдвое…
— Ты чего молотишь, бес! — озлился воевода. — Как это «явится единожды, а будет его вдвое»?!
— Так ведь он ЧУДО-БОГАТЫРЬ, — пояснил Тришка. — Чудо зовут Дураком, а богатыря — Иваном, получается — Иван-Дурак, единый в двух лицах…
— Перун вас разберет, навьих детей, — отмахнулся от Тришкиных пояснений воевода. — Где он теперь, этот твой чудик?
— У вдовы Василисы на постое, — незамедлительно ответствовал Тришка.
— Это у какой Василисы? — спросил удивленно Лихо.
— У Премудрой, славный воевода, что на отшибе живет…
— А-а-а, — облегченно протянул воевода, — я уж думал, вы, крапивное семя, свели вашего Дурака на радостях к царской полюбовнице… Хе-хе-хе… Вот был бы сюрприз старику…
Тришку от такой фамильярности в отношении правящей особы аж передернуло, но он предпочел подобострастно хихикнуть.
— Ступай, домовой, — посуровел вдруг Одноглазый. — О нашем разговоре никому ни слова, тем более писарю своему… Проболтаешься — на кипарисовый кол посажу!
Воевода кивнул верному своему Опричнику, молча подпиравшему косяк, и тот, подхватив Тришку двумя пальцами за шкирку, вынес его за порог. Оказавшись на свободе, домовой со всех ног припустил к приказной избе.
Наутро, едва пропели третьи петухи, Недотыкомка растолкал Тришку, сладко спавшего в холодной печи после ночных приключений.
— Вставай, вставай, нечистый, — приговаривал писарь, тряся домового за мохнатое плечико.
— Чего тебе? — пробормотал сквозь сладкую зевоту Тришка.
— Чего, чего… На службу пора! — окрысился Недотыкомка.
Домовой вылез из печи, недобро щурясь на проникавшие сквозь узкие оконца солнечные лучи.
— Рано еще службу служить, — пробормотал он. — Я ж не людин какой-нибудь, мне Ярилин свет без радости…
— Некогда от солнца красного таиться, — сказал Недотыкомка. — Василиса горлицу прислала… Явились ни свет ни заря дружинники Лиха и увели богатыря… И как только дознались, — сокрушенно покачал головой писарь. — Ты вчера никому про Ивана-Дурака не сказывал?
— Что ты, что ты, — поспешил заверить его Триш км, весь трясясь от страха.
— Ладно, верю, — медленно проговорил Недотыкомка, задумчиво почесывая в вихрастом затылке. — Чтобы вое пода там ни удумал, — продолжал он, — мы должны это использовать в интересах дела…
Тришка с готовностью кивал своей шерстистой остроухой головенкой, слушая, что придумал писарь, и дивясь его хитроумности.
— Сделаешь в точности, как я велю, — сказал Недотыкомка, изложив своему помощнику задуманное, — я тебя своими милостями не оставлю. Станешь главным писарем Тайного приказа, будешь жить в палатах, и прислуживать тебе будут все кикиморы и все шишиги…
«Эка, вознесся, — думал Тришка, глядя на полыхающее румянцем самодовольства лицо писаря, — а ну, как донесу воеводе, возьмут его дружинники на кулачки да палки, небось по-другому запоет…»
— Все понял? — спросил Недотыкомка, оборвав свои обещания на полуслове.
— Как не понять, — пожал узенькими плечами домовой, — дело нехитрое. Лишь бы послушался меня богатырь-то… Он сейчас, после ночи с Василисой, небось совсем одурел, дело молодое… Влюблен-с… Сам знаешь, какова Василиса, когда в ударе…
— Да уж… — как-то не очень весело отозвался писарь.
Тришка подумал, что не так гладко прошло у приказного с Василисой, как тот после похвалялся, и усмехнулся про себя, дескать, знай наших.
«Василиса ведь наполовину нашего, навьего, племени… Как-никак, волхованка…»
Сива-Бурка, вещая каурка,
встань передо мной, как лист перед травой…
Древнее коневодческое заклинание
Кто и когда первым обозвал крестьянского сына Ивана — Дураком, дознаться так и не удалось. Но кличка эта присохла к необыкновенно сильному, но ленивому и трусливому увальню намертво. Крестьянской работой он брезговал, но зато любил разорять птичьи гнезда, дрыхнуть на сеновале и приставать к прохожим со всякими разговорами. С малолетства привык Иван-Дурак бее проказы сваливать на своего никому кроме него не ведомого брата, которого считал немым, а сам откликался исключительно на прозвище.
До своего путешествия в Магов-город Иван-Дурак знал о том, как велик белый свет, лишь из рассказов калик перехожих. Но худое его воображение не могло вместить больше отрезка земли, ограничивающегося тремя захудалыми деревеньками, непролазным болотом, окруженным редким леском, да четырьмя верстами столбовой дороги, где он подкарауливал странничков.
Те, кто попадал в лапы немтыря Ивана, вынуждены были терпеть любопытство Дурака, и вот однажды один калика перехожий, дабы избавиться от назойливого собеседника, рассказал ему о ларце с Кащеевой смертью. Дескать, у кого окажется тот ларец в руках, тот и будет повелевать Кащеем, который готов будет исполнить любое желание хозяина ларца, лишь бы и дальше оставаться Бессмертным. Где искать ларец, калика не знал, но присоветовал обратиться к воеводе Лиху Одноглазому, что живет в Магов-городе.
Иван-Дурак, не долго думая, отправился в столицу Кащеева царства, что стоит на острове посередь озера Мокошь. Удача сопутствовала деревенщине. Воевода, к которому привели чудо-богатыря на ранней зорьке, смекнул, что к чему, и решил, что пусть уж парень попытает счастья, а потом он, Лихо Одноглазый, запросто отнимет ларец у деревенского дурня и воцарится в Магов-городе, как подобает ему — родовитому и отважному воину.
По приказу воеводы снабдили Ивана-Дурака немудрящей зброей, вот только коня пожадничали. Да тут как раз и подвернулся, по наущению Недотыкомки, Тришка, подведя ко двору Василисы Сивку-Бурку, вещего каурку. Сама Василиса снабдила полюбившегося ей Ивана всяческой снедью на дорожку и велела обратиться за помощью к Бабе-Яге, зловредной, выжившей из ума старухе, что проживала в избушке на курьих ножках посередь дремучего бора. Иным словом, всем миром снарядили Ивана-Дурака в дальний путь, не ведая, что из этого выйдет.
