— Знаю, знаю, — прошмакала Баба Яга, проницательно глядя на зардевшегося гостя. — Сестрица это моя… старшая…
— Сестрица?! — изумился Дурак. — Старшая?!
— А чему ты удивляешься, — сказала, кокетливо хихикнув, хозяйка дома. — Следит за собою женщина, вот и молода… Но хватит об этом, — решительно сменила она тему, — ты лучше поведай, касатик, что тебя привело в такую даль? Неужто дома не сиделось, в тепле, в светле?
— Дома сидючи, бабуля, много ли высидишь, — вздохнул Дурак.
— Этта верно, — поддакнула Баба Яга. — Видать, ты по делу ко мне пожаловал.
— Угадала, Ягуся, по делу. Хочу спросить у тебя, как найти дорогу к заповедному дубу, на котором сундук с Кащеевым ларцом…
— Ума рехнулся! — Баба Яга от изумления аж подскочила, придавив хвост черному коту, что мирно почивал под лавкою, и тот своим мявом в точности повторил восклицание хозяйки, только уже по другому адресу. — Кто тебя надоумил на такое, болезный? Это ж верная погибель!
— Типун тебе на язык, ведьма! — окрысился на нее Дурак. — Чем каркать, лучше надоумь, как нам с братом и ларец добыть, и головы не сложить.
— И не проси, касатик, — испуганно отмахнулась старуха, — не скажу. Прознает Кащей, что это я тебя на эту дорожку навела, не сдобровать мне.
— Дурень, ты дурень, — вздохнул Сивка-Бурка, что подслушивал под окошком. — Не видишь, что ли, мзда ей, старой, нужна? Посули чего-нибудь, она и перестанет ломаться.
— Без тебя знаю, — пробурчал Дурак и сказал старухе: — Пособишь, Ягулечка, мы тебя не обидим, любое желание исполним. Есть у тебя желания-то еще, а?
— Есть, как не быть, — ответила Баба Яга, призадумавшись. — Надоело мне в лесу этом в вечной старости гнить. Хочу омолодиться, замуж выйти, поселиться в стольном граде, в светлом тереме. И чтобы жених достался мне богатый да знатный.
— Ну вот, — обрадовался крестьянский сын, — ты нам пособишь, мы — тебе. Как только окажется ларец в моих руках, я велю Кащею вернуть тебе молодость и приданое дать, чтобы жених нашелся хороший. По рукам?
— Погодь, ясный сокол, — сказала старуха, — не так сразу. Надоть сначала соглашение заключить, скрепленное подписями и заверенное стряпчим. Чтобы без обману.
— Надо бы, — зачесал в затылке Дурак, — да только где ты возьмешь в дремучем лесу стряпчего, да такого, чтобы язык за зубами держал?
— Это уж моя забота, касатик, — успокоила его Баба Яга, — я враз все организую, уж будь надежен.
Старая лесная ведьма вскочила и заметалась по избе, будто ее уже омолодили. Не успел Иван-Дурак й глазом моргнугь, как на столе появился чистый пергамен, чернильница с дохлым пауком на донышке и старое костяное стило с кончиком, испачканным чем-то бурым. А напротив устроился за столом давешний кот, только теперь он стал вдвое больше, на голове у него появился парик с буклями, а на коротком носу круглые очки. Обмакивая стило в совершенно сухую чернильницу, кот принялся быстро строчить в пергамене, но как ни вглядывался крестьянский сын, ничего различить не сумел.
— Что-то твой стряпчий, старая, ваньку валяет! — возмущенно сказал он. — Стилом строчит, а на пергамене ни строчки!
— Так и надо, Дурак, — назидательно произнесла Баба Яга, — пока подписи не поставим, невидимое не станет явным.
— Как же я подпись ставить буду, — удивился Дурак, — ежели не знаю, что там написано?
— Прочти ему, котик, — велела старуха своему «стряпчему».
Кот поправил сползающие очки и загнусавил, как заправский нотариус:
— Я, Баба Яга, настоящим обязуюсь предоставить в распоряжение Ивана, по прозвищу Дурак, меч тире кладенец, а также полные и исчерпывающие сведения о местонахождении так называемого…
— Ладно, Ягулечка, — прервал кота крестьянский сын, у которого при слове «кладенец» загорелись глаза, — подписываю!
— Молодец! — похвалила его старуха. — Подставляй мизинец.
— Это еще зачем?
— Кровь брать буду… Да ты не бойся, — добавила она, видя как побледнел ее компаньон, — всю не высосу. Мне она ни к чему, а вот соглашение надо обязательно скрепить кровью. Хотя чернила были бы надежнее, но таков уж обычай…
Скоро сказка сказывается, да не скоро… пишется!
Еще одно глубокомысленное замечание
И вот третья голова ящера, срезанная кладенцом у основания черепа, рухнула к ногам победителя. Чтобы увернуться от мечущегося в предсмертных конвульсиях, брызжущего ядовитой кровью обрубка, сил почти не оставалось, поэтому Иван-Дурак, отшвырнув меч, ничком пал в дымящуюся траву, вжимая накрытую шеломом голову в кольчужные плечи.
— Поделом тебе, Горыныч, — бормотал он, с ужасом прислушиваясь к шипению, которое издавали капли змеиной крови при соприкосновении с надетым на него железом, — не поймавши бела лебедя, да кушаешь…
Жаль было шелом, да и доспехов с зерцалами тоже, а уж как коня жаль, того ни в сказке сказать, ни стилом описать! Сожрут его змееныши, когда, не дождавшись обещанного родителем добра молодца, выползут из глубоких нор семейного логовища.
— Ладно, — утешал себя богатырь, — выгорит дело, целый табун таких коней заведу… доспех — ромейский… и палаты отстрою, почище хором цареградского басилевса…
Дождавшись, когда побежденный Змей Горыныч затих, Иван-Дурак вскочил и споро полез на скалу, стараясь не оглядываться на обреченного Сивку, как ни в чем не бывало щиплющего поодаль травку.
Цепляясь за едва приметные выступы и трещины, чудо-богатырь одолел последнее препятствие только к исходу дня. Внизу, в долине уже залегли глубокие тени, а здесь умирало и никак не могло умереть гневное солнце. Крученный-перекрученный, кряжистый дуб чернел на краю утеса. На его нижних, самых могучих сучьях висел, тяжело раскачиваясь, окованный цепями сундук. Поплевав на ладони, богатырь обнажил чудесный клинок и в два счета разрубил ржавые цепи. Сундук грянулся оземь. Развалился. Поддев за кольцо на крышке, Иван-Дурак вытащил из-под его обломков малый ларец.
— Ну, Трипетович, теперь держись! — пробормотал он, глядя в багровеющее небо. — Ужо тебе…
Но небо никак не отозвалось на его угрозу. Тогда Иван-Дурак присел у подножия дуба и стал думать. Думалось ему тяжело, он то и дело начинал скрести в рыжей шевелюре. Наконец богатырь сообразил, что если и дальше будет чесать в затылке, то придется ему переночевать на скале. А не хотелось, было боязно.
Это только в глупых бабьих сказках сказывается, что, ежели богатырь при мече-кладенце, то ему и храбрости прибавляется. Одно дело вдарить волшебным мечом по трем страдающим от остеохондроза шеям дряхлого полуслепого Горыныча, который на свою беду выполз из логовища погреть старые косточки, а другое — остаться на ночь на этакой верхотуре, рядом с заветным ларцом, в котором заключена смерть Кащеева.
