– Ааааа! – закричала она, обхватив руками голову, и в ту же секунду грохот оборвался. Темное облако исчезло, как не бывало.
– Аааа! – все еще продолжала кричать Линда. – А…
И замолчала.
Опустилась тишина, нарушаемая лишь шумом двигателя.
– Вот это…
Гораций взял рацию и передал микрофон Линде.
– Чарли?
– Да! Слушаю тебя!
– Оно исчезло, – медленно и удивленно сказала Линда.
– Исчезло?
– Да!
– Слава Богу! У вас все в порядке?
Она осмотрела кабину.
– Да. Все нормально.
– Отлично!
– Да.
– Что ты, сестренка? Что с тобой?
Линда мотнула головой.
– Все в порядке, Чарли. Не волнуйся. В порядке. Просто…
– Просто, что?
– Перед тем как исчезнуть, оно… ну, как будто взорвалось, и я слышала…
– Что слышала?
Линда вздохнула.
– Ничего. Глупости. Не бери в голову.
– Ну и хорошо.
– До связи.
– До связи, сестренка!
Она передала рацию Гомеру и снова посмотрела туда, где еще минуту назад висело грозовое облако. Горизонт был чист и прозрачен.
Майкл открыл глаза. Он лежал на полу в маленькой комнате; через небольшое окно с улицы лился яркий солнечный свет, в широких золотых лучах плясали частички пыли. Тупая боль давила на виски. Он осторожно приподнялся и сел, пытаясь сообразить, где находится и что с ним произошло.
«Пустошь, – подумал он. – Я в Пустоши».
Память возвращалась медленно, как будто нехотя. Он вспомнил, как пропала Анна, вспомнил свои поиски, невидимую грозу, разрывающую горячий воздух над дорогой, вспомнил, как ходил по Пуэбло и кричал, звал… Потом провал, темнота и боль.
Майкл тяжело встал на ноги и подошел к окну. На подоконнике стоял горшок с завядшим цветком. Он отодвинул его в сторону и выглянул на улицу. Ветер гнал вдоль дороги обрывки бумаги и старые газеты; дребезжа, по асфальту катилась жестянка из-под «Пепси». Слева тускло блестели выцветшей краской заправочные колонки.
Он посмотрел в другую сторону, «сабурбан» стоял на том же месте, где он его оставил. Машина казалась необыкновенно яркой на фоне тусклых и размытых красок Санта Аны.
В комнате царил жуткий беспорядок: пол устилали обломки стульев, среди которых блестело лезвие ножа. Майкл смутно припоминал, как в ярости громил мебель. В углу, среди осколков стекла, лежали часы. Тонкая стрелка перескакивала с деления на деление, отсчитывая секунды. Часы показывали четверть одиннадцатого. Майкл взглянул на свои – почти полдень.
Время не имело значения. Имела значение Анна. В голове Майкла немного прояснилось – достаточно для того, чтобы понять, как мизерны шансы найти ее живой. Все изменилось, и Пустошь, похоже, переродилась, как змея, сбросив старую кожу. Есть ли здесь еще место для Анны?
– Какая, к черту, разница? – устало произнес он вслух, подобрал нож и вышел на улицу.
Легкий ветер приятно обдувал лицо. Он был горячим, но Майкл радовался ему, как доказательству того, что еще жив. Он почувствовал себя немного лучше.
– Анна! – закричал он так громко, как только мог.
– Майкл?
Голос был тихим и почти терялся среди других звуков, но Майкла сразу прошиб пот. Сомнений быть не могло.
– Анна!
– Я здесь!
Припадая на левую ногу, он побежал туда, откуда доносился крик.
Анна сидела на ступеньке у одного из домов в центре Пуэбло. Выглядела она неважно: лицо осунулось и стало каким-то серым, почти прозрачным, на бледной коже ярко выделялись темные круги под глазами. Она сидела, обхватив колени руками, и дрожала.
– Слава Богу, – сказал Майкл и опустился рядом.
Анна прислонилась к нему, и он обнял ее за плечи. Она плакала – беззвучно, без слез. Майкл крепче прижал ее к себе и стал покачивать, как расстроенного ребенка. Ее тело напряглось, будто она готовилась вскочить и побежать, хотя Майкл сомневался, хватит ли у нее сил на это.
«Шок, – подумал он. – С ней что-то произошло, и сейчас она в шоке».
Он сидел, обняв девушку, и терпеливо ждал. Медленно ползли минуты. По небу проплывали облака, ветер поднимал маленькие песчаные смерчи, которые носились между домами, сталкивались и исчезали. Через некоторое время Анна перестала дрожать. Ее прерывистое со всхлипами дыхание становилось все глубже и тише – она засыпала. Майкл сидел и качал ее, глядя перед собой невидящими глазами. Голова Анны упала ему на плечо, и тогда он осторожно встал, поднял ее на руки и отнес к машине. Расстелив в багажном отделении одеяла, он устроил Анну на них, а сам сел впереди и стал ждать, прислушиваясь к еле различимому дыханию девушки.
Выглядела она так, будто из нее вытянули все соки и оставили одну оболочку; она казалась теперь такой ранимой, беззащитной, и ему вдруг захотелось заботиться о ней и защищать ее. Загородить собой от всего на свете, прикрыть глаза ладонью, зажать ей уши – оградить, спрятать, укрыть. Похожее чувство возникает, когда смотришь на маленького ребенка, в его чистые доверчивые глаза, данные ему природой как единственное средство защиты.
Когда Анна проснулась, уже почти стемнело. Майкл, задремавший на водительском кресле, услышал, как она зашевелилась, и перебрался к ней. Анна открыла глаза.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – прошептала она.
– Как ты себя чувствуешь?
Анна медленно села и стала рассеянно потирать плечи.
– Нормально. Что с нами случилось?
– Ты ничего не помнишь?
Она нахмурилась и посмотрела по сторонам.
– Смутно. Какие-то неприятные ощущения: холодно, темно. Ты меня нашел?
– Что-то вроде того. Ты сидела у одного из домов, когда закончилась гроза.
– Гроза?
Майкл кивнул. Анна подтянула ноги.
– Да, я вспоминаю какой-то отдаленный гром. Я пыталась выбраться. Какой-то подвал…
Она потянула носом и скорчила гримасу.
– Майкл, выйди, пожалуйста. Мне нужно переодеться.
– Я пока разожгу костер.
– Хорошо.
На то, чтобы привести себя в относительный порядок, Анне потребовался почти час. Сидя у костра спиной к машине, Майкл изредка оборачивался, чтобы удостовериться, что у нее все в порядке. Он видел, как Анна обошла машину и, укрывшись за ней, снимала с себя грязную одежду. Потом послышался плеск воды. «Наверное, она изведет ее всю», – подумал он. Но ничего не сказал. Воду можно было найти еще. Сколько угодно воды.
Анна подошла к костру и села напротив него. Ее одежда показалась Майклу знакомой, как будто он уже видел ее в таком облачении. Но где? Он порылся в памяти, и тут перед глазами возник образ Линды. Это ее вещи. Он припомнил, как видел на ней эту рубашку. Линда завязывала ее узлом под грудью, оставляя открытым живот. Смотрелось здорово. Значит, она дала свои вещи Анне.
