— Хочешь его ко мне приворожить? — о, если бы это было возможно! Но поскольку это невозможно, остается только иронизировать, и я твердо решила держаться именно такой линии.
— Хочу привести тебя в человеческий вид.
Она приехала примерно час спустя.
В субботнее утро я обычно расслабляюсь. Но тут пришлось вылезать из халата, натягивать колготки, краситься и причесываться, хотя бы по минимуму. Анна была в черном и мне посоветовала вырядиться так же. Пока я копалась в шкафу, составляя приемлемый для солнечного летнего утра траурный туалет, она раскладывала по журнальному столику пасьянс из фотографий.
— Вот эта, — определила она.
На снимке мы с мужем были вдвоем. Она взяла маникюрные ножницы и аккуратно нас разделила. После чего сунула художественно изуродованный снимок в пакет, где уже лежали мужские носки, компакт-диск, прозрачная папочка с письмами на английском языке и сломанная расческа.
— Сколько может понадобиться? — спросила я про деньги, заглянув в кошелек и убедившись, что наличных там — на день жизни. Но две кредитные карты позволяли смотреть в будущее оптимистически.
— Это тебе там скажут.
Анне удалось отсудить у своего бывшего машину. Эта машина стояла у моих дверей, и мы сели в нее — две до омерзения свободные женщины, и машина понеслась через весь город, и вылетела на шоссе, и первый же поворот направо был нашим.
Затормозила Анна у зарослей шиповника. Между кустами был узкий проход к калитке. Я уже знала, куда и зачем мы едем, знала, на что собираюсь потратить свои денежки, и знала также, что это — единственное верное средство в моем горестном положении.
Анна взяла с заднего сиденья большую картонную коробку. Взяла очень бережно, как будто там сидело что-то живое. И еще — мешок с чем-то угловатым. Мне пришлось идти первой и открывать калитку. Мы вошли во двор. Надо сказать, двор был чистенький, выметенный, под окнами — длинные цветочные клумбы с ноготками, собачья будка — свежевыкрашенная в желтый цвет, пес — мило кудлатый, очень даже трогательный сельский дворик. Если не знать, что за домом, так и умилиться можно.
— Хозяйка занята, — сказала нам в прихожей пожилая женщина. — Вы на сколько записаны?
— На двенадцать, — ответила Анна. — Уже без пяти.
— Садитесь, подождите, — она показала на угловой диван и столик со стопкой журналов. Хотела бы я когда-нибудь накопить денег на такой диван! Через пять минут из внутренних комнат появилась хозяйка с клиенткой. Они обнялись на прощание, и хозяйка даже поцеловала женщину, а потом смахнула незримую пылинку с ее черного, не менее траурного, чем у нас с Анной, платья. И до дверей проводила, и сама отперла дверь, и они еще что-то прощебетали друг дружке — до того ласковое, что даже странно сделалось — неужели в наше время женщины еще способны на такие милые словечки? Причем ни тени фальши в тех словах не было — а фальшь я за версту чую. Сказывается славное театральное прошлое.
Потом хозяйка повернулась к нам. Если бы я встретила ее в другой обстановке и получила задание определить профессию, то сразу бы выпалила — врач! Детский врач. Крупная, с располагающей улыбкой, внушающая доверие, и на лбу у нее крупными буквами написано: «Солнышко мое, все будет хорошо!»
— Заходите, ласточки мои!
Мы вошли в комнату, где хозяйка вела прием. Там была еще одна дверь — в сад. Анна туда и направилась со своим имуществом. Я же осталась и была усажена к столу с угощением.
— Вы ведь знаете, чем мы сейчас займемся? — спросила хозяйка.
— Знаю.
— И не очень верите в успех? Видите, что вашей приятельнице это средство помогло, и все же сомневаетесь, — она сказала это уверенно, однако с такой улыбкой, с какой взрослый выслушивает детские новорожденные премудрости.
— Да нет, уже не сомневаюсь.
— Допустим…
Она протянула руку к сервировочному столику и выкатила его прямо под солнечный луч из окна.
— Это — временные варианты. Вот сюда можно приклеить фотографию. Потом можно установить постоянный, хотя в вашем возрасте траур носят недолго… Передо мной были маленькие надгробные памятники, очевидно — керамические, каждый размером чуть поменьше коробки от туфель.
Неизвестный ваятель изощрялся основательно — были там и цветочные гирлянды, и пылающие лиловым огнем сердца, и даже классическая надпись на белой глазурованной ленте: «Спи спокойно, дорогой товарищ!»
— А вот и гробы.
Это добро предлагалось разной величины — от совсем крошечных до солидных, куда поместился бы и дохлый кот. Хозяйка посмотрела на пакет с мужним имуществом и безошибочно выбрала подходящий гроб. Если письма вынуть из папки и сложить, как раз все хорошо уляжется.
— Вы — умница, — сказала она. — А вот на прошлой неделе приехала ко мне одна — так ей взбрело на ум виолончель хоронить. Откуда я знаю — вдруг это ценный инструмент, вдруг его потом с собаками искать будут?
— И как — похоронили?
— С большим трудом я ее отговорила… Ну так как же?
Она хотела знать, какое надгробие я предпочту. А все они друг друга стоили! Очевидно, те анонимные гении, что раньше плодили копилки кошачьего образа, переключились на похоронную тематику. Кич — вот что это было такое! Пошлость вопиющая! Пошлость уже за той гранью, когда она вызывает восторг.
— А вот же тебе! — кажется, я даже сказала это вслух, тыча пальцем в самый жуткий экземпляр, с ядовито-розовыми неизвестными ботанике цветочками, обрамляющими пустой овал для физиономии.
— Вот и замечательно!
Наши глаза встретились — и тут я начала кое-что понимать…
Мы вышли в сад. Там сидела на корточках Анна и возилась с рассадой. Надгробие, которое она выбрала для своего бывшего, сразило меня наповал. Это был еще более пошлый шедевр, с завитушками и задастыми ангелочками, честное слово! Их было двое и они делали вид, будто рыдают в три ручья. Толстыми ручками они обвивали портрет ее бывшего. Вид у мужика был дикий — казалось, лицо с фотоснимка выглянуло, увидело, куда оно угодило, и исказилось от бессильного негодования. Анна с большим энтузиазмом обсаживала этот кошмар бархатцами. Оказалось, что в мешке она привезла лопатку и грабельки.
Если бы мне кто сказал, что видел старшего экономиста сети продуктовых магазинов «Валдай» на корточках, во французском черном вечернем платье, с детскими причиндалами из желтой и сиреневой пластмассы и с неземным восторгом на лице, я бы не поверила.
— Могу предложить очаровательное место на второй дорожке, под смородинным кустом, — хозяйка показала на куст. — А вот еще совершенно новый ряд у альпинария. Тут места дороже. Кладбище было заполнено больше чем наполовину. Я нагнулась. С фотографий смотрели исключительно мужские лица.
