Фил любил эти минуты, но сегодня они оказались мучительны, потому что голова была заполнена совсем другими мыслями, ничто постороннее в нее не вмещалось.
— Я так и знал, что встречу тебя здесь, — услышал он знакомый голос и, обернувшись, столкнулся взглядом с Эдиком.
— Ты? — удивился Фил. — Что ты здесь делаешь? — вырвалось у него. — По твоей тематике в программе ничего интересного.
— Во-первых, — сказал Эдик, отводя Фила в сторону, — ты плохо слушал в прошлый раз, когда мы были у Николая Евгеньевича. Я говорил, что у меня выступление в рамках секции по психологии творчества.
— А… Да, извини, — пробормотал Фил, действительно вспомнивший вскользь оброненную реплику.
— А во-вторых, — продолжал Эдик, — думаю, нам необходимо поговорить вдвоем.
— Давай, — согласился Фил. — Только не сейчас. Когда закончим, хорошо? Приходи в восьмую комнату.
— Договорились, — бодро сказал Эдик и направился в сторону большой ступенчатой аудитории, где начиналось пленарное заседание психологов.
На семинар к Филу, называвшийся «Методы висталогии в развитии научных школ», пришло около тридцати человек, в том числе несколько новичков, краем уха слышавших о странной науке висталогии. Вопросы их сегодня лишь раздражали Фила, отвечал он автоматически, и наверняка у многих осталось ощущение, что лектор их надул, нет в висталогии ничего интересного и перспективного. В общем — провал.
С грехом пополам закончив семинар, Фил, ни на кого не глядя, принялся собирать и запихивать в кейс демонстрационные материалы — только тупой вахлак не понял бы, что у лектора нет сегодня желания общаться с аудиторией в кулуарах. Вахлаков, однако, в любой компании даже умных людей бывает достаточно, — к столу подошли несколько человек, Фил напрягся, придумывая нейтральные слова, объясняющие его нежелание и неспособность давать дополнительные объяснения, но, к счастью, в аудиторию вошел Эдик и громогласно объявил, что сейчас здесь начнется заседание другой секции, и пожалуйста, срочно, быстро, в общем, чтобы через минуту никого здесь не было.
Через минуту они действительно остались вдвоем, и Эдик плотно прикрыл дверь, включив для гарантии наружный транспарант: «Не входить. Идут занятия».
— Послушай, Фил, — сказал Эдик, усаживаясь в последнем ряду и показывая на место рядом с собой, — давай не будем ходить вокруг да около. Не стой над душой, садись, пожалуйста, иначе я не найду нужных слов, и мы не поймем друг друга.
Фил хотел позвонить Вере, у него не было сейчас желания выслушивать Эдикины откровения. Пусть скорее выскажется — и на выход.
— Понимаешь, — со странным смущением сказал Эдик, — у меня получилось. Я сам не ожидал, но… Получилось, понимаешь?
— Что? — спросил Фил. Он уже понял, но хотел, чтобы Эдик произнес эти слова сам.
— Я… выходил в мир. Боюсь, что и рассказать не смогу толком. Ты подумаешь, что я рехнулся, да и слов не подберу… Я сегодня с Гришей откровенничал, ты его не знаешь, это в нашем институте такая общая жилетка… Отключился неожиданно — конечно, в тот момент я именно о полном законе думал, так что все естественно, но… Слишком это вдруг получилось. Новые измерения во мне как бы выщелкивались — будто отрастала еще одна конечность, орган восприятия, мир расширялся… Нет, расширялся — не то слово. Ширина, глубина — наши измерения, трехмерие, а я… Черт, как объяснить?
— Ты хочешь описать, — сухо сказал Фил. — Не нужно описывать. Формулируй выводы.
— Ужасно! — воскликнул Эдик. — Я не хотел возвращаться в собственное тело!
— Этого я и боялся, — пробормотал Фил. — Каждый, побывавший в мире, не захочет ограничивать ощущения и представления. Что такое четыре измерения по сравнению с бесконечностью?
— Но я вернулся, как видишь…
— Тебя просто вытолкнуло, — сказал Фил. — Никто из нас еще не может управлять собой.
— Послушай, — Эдик неожиданно понял смысл рассуждений Фила. — Ты хочешь сказать, что тоже…
— Тоже, — усмехнулся Фил. — Похоже, что каждый из нас не удержался и испытал действие полного закона сохранения энергии на собственной шкуре.
— Ты там был? — настойчиво переспросил Эдик.
«Почему он так этим озабочен?» — подумал Фил.
— Был, — сказал он. — И могу рассказать еще меньше, чем ты.
— Если каждый из нас поставил опыт на себе… — медленно произнес Эдик. — Каждому не терпелось… Управлять измерениями никто еще не умеет. Пользоваться полным законом… И если кто-то, кто вышел в мир первым, не сумел сдержать эмоции, это должно было сказаться. Точнее — могло. Но почему закон проявил себя именно так?
«Алиби, — подумал Фил. — Он готовит себе алиби. Если Эдик только сегодня впервые вышел в мир, то не мог убить Лизу неделю назад. А если это не он, то кто-то из троих — Кронин, Бессонов или Вера. Если Эдик хочет сказать именно это, то не переигрывает ли? Сегодня ли он вышел в мир впервые? А может, неделю назад?»
— Ужасно… — сказал Эдик. — Ты не находишь, что это просто ужасно?
— Но ведь кто-то из нас сделал это, — сухо сказал Фил.
— Да, — кивнул Эдик.
— И я не уверен, что это — не ты.
— Как и я не знаю, был ли это ты. Извини, Фил.
— Или Николай Евгеньевич.
— Или Миша, — скривив губы, произнес Эдик.
— Миша… А мотив?
— Фил, тебе же прекрасно известно, что Миша не пропускает ни одной юбки! Его бедная Роза… Впрочем, она давно поняла, что представляет собой муж. Ни Вера, ни Лиза не могли остаться вне Мишиного внимания. Как женщины, естественно. И если он демонстративно от Лизы отворачивался, это — поверь мне! — могло означать только одно: она так его отшила, что он ее возненавидел. Не настолько, конечно, чтобы убить…
— Вот видишь!
— В обычных обстоятельствах, — твердо закончил Эдик. — А в наших?
— Господи, что же это? — с тоской произнес Фил, и только сейчас до его слуха донеслись звуки, которые наверняка звучали уже давно, но не осознавались: короткие стуки в дверь снаружи, перемежавшиеся возгласами возмущения.
— Мы тут засели, — сказал Фил, приходя в себя, — и, наверно, сорвали у кого-то занятие.
— Нет, — рассеянно отозвался Эдик. — Я посмотрел расписание — в этой аудитории «окно» до четырех.
— Без пяти четыре, — констатировал Фил, бросив взгляд на часы.
— Выметаемся, — согласился Эдик и открыл дверь. В аудиторию повалила толпа, будто в салон припозднившегося автобуса.
— Что это вы тут заперлись? — подошла к Филу женщина лет пятидесяти в длинном, почти до пола, темном платье с высоким воротом. — И чем занимались, позвольте спросить?
Она, конечно, точно знала — чем, но хотела услышать придуманную ими отговорку.
