— Я думаю, в этих эмоциях не было ничего интересного, — сказала она. — Не исключено, что они обрабатывают бета-излучением всю свою почту, посылаемую эсперам — стандартная предосторожность…
— Может и так… — с сомнением начал было Юрген, но Роман перебил его:
— И что ты предлагаешь? Умереть от подозрений, так и не открыв пакет? Гадать до умопомрачения, что хотели утаить от нас какие-то…
— Прекрати! — строго одернула его Инга. — Никто не собирается терзаться подозрениями… и вообще, — она кинула быстрый взгляд на Сэма, не кажется ли вам, господа, что мы излишне навязчивы с нашими советами?
Ее короткая реплика сразу прекратила разгорающийся спор. Сэм благодарно взглянул на Ингу, и скрылся у себя в комнате. Ему не хотелось, как бы не намекали на это Дэн и Роман, открывать пакет при всех: он еще немного стыдился своего двухмесячного существования в роли "подопытного кролика"…
Закрыв за собой дверь, он торопливо разорвал пакет — и не поверил своим глазам… Перед ним лежали перстень Тонечки и ее дневник!
Что это? Откуда? Сэм потряс остатки пакета, на пол спланировал белый листок. Он поспешно поднял его: обычный бланк СБ. "Нам стало известно, что вы являетесь самым близким человеком Антонины Завилейски. Возвращаем Вам ее личные вещи. Примите искренние соболезнования по поводу ее смерти…"
Ну да, конечно, они же должны были расследовать ее самоубийство… Но черт возьми — с тех пор прошло больше года! Хотя, если подумать, какие могут быть претензии: завещания Тонечка не оставила, и никто не обязан был разыскивать ее приятелей. И тем не менее нашли…
Помедлив, словно преодолевая какое-то внутренне сопротивление, Сэм взял со стола перстень. За год кристалл почти потерял цвет и на ощупь казался очень холодным. Сжав его в руке, Сэм попытался ощутить эманацию Тонечки — но нет, излучение уже рассеялось, остались только воспоминания! И он вспоминал — не в силах оторвать взгляд от лежащего перед ним дневника, но не решаясь прикоснуться к нему. Надо было привыкнуть, что самые дорогие для Тонечки вещи могут существовать отдельно от нее…
…Сэм хорошо знал этот толстый ежедневник в картонной обложке: изредка Тонечка позволяла ему заглядывать в него. Особенно в самом начале, когда он только-только появился в «Лотосе», и непривычная чужая холодновато-корректная этика буквально ошеломила его. Тонечка тогда сама взялась опекать новичка, знакомить его с традициями общины, с принятым в ней сленгом. ("Хватит расспросов, Сэм, — ворчала она иногда. — Что, как, откуда… Вот возьми и почитай!")
Он впадал в бешенство от ее стремительно-метафоричного стиля, но Тонечка всегда охотно переводила непонятные выражения — черт возьми, невозможно было определить, какой из двух языков родной для нее! Не была ли она и в самом деле эмигранткой? Неизвестно: дневник был начат одновременно с ее появлением в «Лотосе» ("первая страница новой жизни…"), что было раньше, никто не знал…
Он покривил душой, говоря Юле, что не спрашивал Тонечку о прошлом. Спрашивал, и не раз! Поначалу она пыталась молча избегать вопросов, потом, устав от настойчивости Сэма, отвечала всегда одно и то же: "Любопытному на днях прищемили нос в дверях! Отцепись, Семка, я же сказала тебе: я марсианский лазутчик!" (Части тела и планеты варьировались в зависимости от настроения, прочее оставалось неизменным…) Впрочем, скоро Сэм перестал быть назойливым: обстановка «Лотоса» исподволь отучала от плебейских привычек. Высший пилотаж доверия — не лезть друг другу в душу, оставаясь при этом друзьями…
Тонечка стала для него больше, чем другом, больше даже, чем любовницей. Иногда Сэм поражался: что она нашла в нем? Почему не обижалась, не раздражалась, не стала презирать, а терпеливо поднимала до своего уровня? Буквально заставляла тренировать дар предсказания, учила логике, теории вероятности… К сожалению, Сэму так и не удалось стать примерным учеником!
Может быть, поэтому Тонечка и оставила его? Не позвала с собой, когда собралась уйти из общины, почти не писала — так, приветы-поздравления…
…Он помнил, как Тонечка решила уйти — хотя поначалу казалось, что она шутит, он даже не сразу встревожился… ("Тебе не казалось неправильным, Сэм, одно обстоятельство, — спросила она, как-то в совершенно неподходящей для серьезных бесед обстановке, впрочем, к такому он уже привык, — а именно: чем сильнее касается предсказателя какая-то ситуация, тем менее точны предсказания? Если подходить с точки зрения классического здравого смысла, это совершенно нелогично!" Сэму вопрос казался раздражающе простым, и он ответил не задумываясь: "Ты же сама говорила о рефлексии! Вечные "а если", на которые не хватает энергии…" Ему показалось, что взгляд подруги стал разочарованным, она отвернулась от него, но все же объяснила: "Предположим, у нас имеется бесконечный источник энергии — может быть, так оно и есть, мы же ничего толком о себе не знаем! Или более печальный вариант: перерасход энергии вызовет коллапс, сжатие времени — то есть узнавший о себе слишком много погибнет сразу…" "Что?! — подскочил Сэм, уловивший наконец суть разговора. — Ты что такое говоришь?" "Я говорю, — со вздохом пояснила Тонечка, — что истина, как водится, лежит где-то между этими крайностями. И мне очень хочется узнать, где именно!")
Лишь тогда он понял, что разговоры о развитии дара предсказания вовсе не были теоретическими. Но когда Тонечка заявила, что ей для этого нужно остаться одной… ("Что за глупые фантазии! — кричал он ей тогда. — Чем тебя не устраивает «Лотос»? Почему надо ехать неизвестно куда… где ты будешь работать, как ты будешь жить?!" "Ну-ну, — отмахнулась Тонечка. Хватит шума! Сказано: для серьезного труда требуется удалиться от женщин. То есть, в моем случае, от мужчин! И не паникуй: я не навеки уезжаю, и не за тридевять земель…" "Но ты говорила что-то о возможной быстрой смерти? — вспомнил Сэм. — А если…" "Ты предупредишь меня, — парировала Тонечка, — если увидишь в будущем мою гибель! Кстати, будет тебе, лентяю, лишняя тренировка…")
…Да, это действительно была тренировка! Поначалу он разглядывал десятки вероятностей, и каждую неделю посылал ей такой «календарь». В письмах она благодарила его, но на все просьбы приехать отвечала отказом. Потом переписка затихла, но «смотреть» в будущее Тонечки Сэм продолжал все равно…
Незадолго до ее смерти он почувствовал опасность: автокатастрофа на Северном шоссе. Он тут же кинулся в поселок — позвонить, предупредить! Тонечка посмеялась, однако обещала весь день сидеть дома, и после ее слов он буквально ощутил, как отпускает страшное напряжение трагической вероятности…
