Опасливо посмотрев наверх, бывший опер снова вернулся к своим невеселым мыслям. Ненастье пришлось очень некстати. Зима на носу, а занятые повседневными делами колонисты так и не успели запастись звериными шкурами для пошива теплой одежды и починки или замены стремительно приходящей в негодность обуви. Вот и приходится мастерить черт-те что из подручных средств. Кроссы Спиридонова, хотя и утратили товарный вид и имели по доброй полудюжине дыр каждый, все-таки еще можно было носить в сухую погоду, но хозяин решил их приберечь, потому и занимался сейчас освоением сапожного ремесла.
Отложив готовый «лапоть», он взял второй кусок покрышки и принялся ковырять его, попутно продолжив самобичевание. Все-таки, как ни крути, а это его вина: недосмотрел, не организовал. Вот и светит теперь перед поселенцами перспектива остаться зимой без теплой одежды. Смех и грех – на всех одна сайгачья шкура, и та кое-как обработана. Да и когда было шкуры добывать? И так вроде без дела не сидели, пока металлолом по степи собирали, воевали, поселок более или менее до ума довели, жилье, хозяйственные постройки, продовольствие заготовили, вот время и упустили.
– Витек, сколько можно выть? – Сергей почувствовал, как на него накатывает волна раздражения, и выплеснул его на приятеля.
– Я не вою, я пою, – невозмутимо ответствовал пристроившийся в углу у камина и помешивающий угольки прапорщик. – Хоть какая-никакая, а культура вам нужна, а то совсем одичаете.
– Этот стон у нас песней зовется, – съехидничал из своего угла Казанцев.
– Темнота! – сокрушенно вздохнул Виктор, поднимаясь, вешая на шею автомат и накидывая на плечи серый пэпээсный бушлат. – Ни хрена вы не смыслите в искусстве, никто не ценит таланта при жизни. Ладно, я пойду Леху на посту поменяю, а вы сидите тут в печали и тоске. Нет в вас никакого романтизьму.
Не успела дверь закрыться за непризнанным талантом, как в нее ввалился Сашка в мокрой спиридоновской кожанке и с охапкой дров в руках.
– Там над морем «окно» появилось, – сообщил он, сваливая свою ношу возле камина. – Семеныч сказал, что к вечеру распогодится.
– Хорошо бы, если бы так, – поднял голову от «рукоделья» Сергей. – Женщинам дрова отнесли?
– Да, им рыжий потащил целую охапку, – кивнул пацан, распахнув курку и крутясь перед огнем. – Перевоспитывается под моим чутким руководством.
– Слышь, рукамиводитель, – подал голос Василий, – а откуда Семеныч знает, что погода наладится? Он что, гидрометеоцентр?
– Так он это, бывший моряк, кажется.
В хату зашел Черных, поставил у порога топор. Следом заскочила неразлучная Пальма, шумно отряхнулась, вызвав негодующие вопли обрызганного Казанцева, мимоходом ткнулась влажным, холодным носом в голую пятку Спиридонова и блаженно растянулась возле камина. Пасечник стащил с себя промокшую насквозь энцефалитку, на вытянутых руках стал сушить ее у огня.
– Семеныч, – окликнул его Сергей, – слух идет, ты в прошлой жизни в моря хаживал?
– А ты думал, я всю жизнь пенсионером? – хмыкнул Черных. – Было дело, и на рыбаках, и на торговцах побегать пришлось. И по заграницам помотался, почитай, двадцать пять лет флоту отдал.
– Вона чего выясняется. Да ты просто у нас незаменимый человек.
Черных в ответ только молча усмехнулся.
– Вась, а ты, кроме милиции, чем занимался?
– В военном училище учился, Уссурийском автомобильном. А потом, когда закончил, отслужил год, и часть расформировали. Ну, я в ГИБДД и перевелся, а че, звание сохранилось, работа практически по специальности.
– Понятно, – кивнул Сергей и постучал снизу по настилу второго яруса, а когда это не подействовало, потряс пристава за плечо. – Игорек, а Игорек!
– Ммм. – Лукин открыл один глаз.
– А ты кто по образованию?
– Юрист, – буркнул гэбээровец и, повернувшись на другой бок, снова захрапел.
Продырявив, наконец, кусок резины в нужных местах, Спиридонов с некоторым сомнением взвесил в руках получившиеся изделия и недовольно покачал головой. Вздохнув, начал обуваться: положил под ступни по клоку сена, обмотав ноги обрывками шкуры сайгака-неудачника, сунул их в «лапти», а затем зашнуровал эти шедевры сапожного искусства кусочками бечевки, плотно закрепляя их на ногах. Встал, попробовал пройтись.
– Ну как? – полюбопытствовал Сашка.
– Знаешь, масса новых ощущений и, что характерно, ни одного приятного.
– Зато ноги накачаешь, – оптимистично заметил Василий.
Сергей ничего не ответил, только мрачно посмотрел на товарища, затем отобрал у Саньки Сазанова еще не просохшую кожанку, напялил ее на себя и поковылял к выходу.
Шторм действительно начал стихать, дождик почти прекратился, и из-за серой пелены облаков робко выглянуло солнце. Сменивший направление ветер стремительно разгонял тучи, старательно очищая небесную синеву.
Из трубы над камышовой крышей кузницы тянулся струйкой дымок, оттуда раздавался веселый перезвон молотка и тяжелое буханье кувалды: Петрович со своим молодым помощником создавали очередное чудо технической мысли. Над чем они работают, никто толком не знал, на все вопросы мастер и подмастерье только загадочно ухмылялись, суля непременно показать свое творение широкой общественности, как только оно будет готово, говорили лишь о его необыкновенной полезности для будущего колонии.
– Похоже, погодка-то налаживается, – по тропинке со сторожевой площадки неторопливо спускался Малиновский.
– Как подсохнет немного, надо будет связываться с Войтенко и организовать охоту, а то такая вот непогодь зарядит, до лета в степь не выйдем. Если будет еще кому выходить, конечно.
– С чего такие мрачные перспективы?
– А вдруг зимой морозы за минус двадцать даванут, а у нас и одежды теплой нет, вымерзнем, как мамонты.
– Ну, думаю, минус двадцати здесь не будет, все-таки некоторые виды животных довольно теплолюбивые и при таких низких температурах жить бы здесь не стали.
– Нам и минус десяти с лихвой хватит.
– В любом случае ты прав, – согласился Алексей, – шкуры нужны. Наверное, можно уже связаться с погранцами и дня через три идти на охоту, к тому времени сухо уже будет.
– Прямо сейчас и пойду, – кивнул Сергей, направляясь к «женскому общежитию», где на легком складном столике стояла радиостанция, закрепленная за Оксаной.
То не ветер ветку кло-о-о-онит,
Не дубравушка шуми-и-ит,
То мое, мое сердечко сто-о-онет,
Как осенний лист, дрожит.
За плетеной дверью звонкие девичьи голоса выводили слова хорошей, полузабытой песни. Спиридонов вежливо постучался и перешагнул порог. Обстановка здесь была гораздо уютней, чем в мужском жилище. Перетащив к себе всю имеющуюся походную мебель и часть снятых с разобранных автомашин сидений, используя, как это умеют делать только женщины, все оказавшиеся у них под рукой возможности, девушки постарались создать у себя максимум комфорта.
