Карло погрузил куски льда на тележку и двинулся по коридору. Здесь он встретил двух девочек с ведрами и тряпками. Обе выглядели понуро, даже хохотушка Нинель. Карло остановился.
— Что, плохо дело?
— Сам не знаешь? — буркнула Нинель. — Он даже бредить перестал.
Речь шла о больном Артуре. Больном и обреченном. Карло решил переменить тему.
— А как уборка?
— Тоже плохо. Шерсть на полу откуда-то появляется.
— Это не от меня, — заверил Карло.
Девочки придирчиво его осмотрели.
— Не видно, — с некоторым сожалением согласилась Ева.
— Значит, вахухлик приходил, — заявила Нинель.
— Какой вахухлик?
— Шерстистый, разумеется.
— Ну и ну! Дожили. Вы его видели, вахухлика?
— Нет. Но Павлик видел.
— А, Павлик.
— Думаешь, насочинял?
— Конечно.
— А шерсть откуда?
Нинель опять смерила его подозрительным взглядом.
— А шерсть — от глупости, — разозлился Карло.
Нинель посмотрела на него в упор. В ее глазах наконец появились огонечки.
— Похоже на правду.
Ева прыснула.
— Работайте, работайте, — строго сказал Карло. И скорчил страшную рожу. — Не то вахухлик вам задаст!
— Пусть по… по-пробует.
— И что тогда по-получится?
— А по-получит по-по этому самому по месту. Нас уже не очень-то попо-пугаешь, па-папаша Карло. Навидались.
— Тогда ладно. Тогда я пойду по-погуляю.
* * *
Маленький Павлик крутил педали в тренажерном зале. Стрелка амперметра едва-едва отклонялась от нуля.
— Ладно, отдохни, — сказал Карло, кладя руку на худенькое плечико.
— А как же дневная норма?
— Если б ты ел как следует, может, и выполнил бы. Иди, вечером я за тебя покручу.
— Спасибо, — тихо сказал Павлик. — Я буду есть. А что на завтрак?
— Концентраты.
— Опять…
— Вечером будет жареная картошка. И бобы.
— Скорей бы вечер. Как Артур?
— Пока ничего.
— Ничего нового?
— Это уже хорошо.
— Что же хорошего?
— Не вешай носа, парень.
Павлик тут же опустил голову. Карло взял его за подбородок и заглянул в глаза.
— Ну, что тебе померещилось? Рассказывай.
— Вахухлика я видел. Это правда.
— А меня почему не позвал?
— Он запрещает.
— Вот еще новости! Какой-то вахухлик раскомандовался! Тебе кто друг — он или я?
Павлик еще ниже нагнул голову и засопел.
— Тебе бы такого друга! Он… он знаешь, какой? Лохматый. Я не виноват, что вахухлик ко мне цепляется…
— Ну-ну, — сказал Карло. — Сегодня будешь спать в моей комнате, хорошо?
Павлик обрадованно кивнул.
— Посмотрим на твоего вахухлика, — сказал Карло. — Не грусти, Паоло! Будь мужчиной.
— Мне еще рано, — серьезно сказал Павлик. — Да и не получится.
— Почему? Знаешь, что главное в мужчине?
— Нет. А что?
— Уметь посмеяться над своим вахухликом. У каждого есть свой вахухлик.
— И у тебя?
— Конечно. Только редко появляется, засмеял я его. Знаешь, он теперь чистит зубы.
— Кто, вахухлик?
— Ага. Приходи, покажу его зубную щетку.
— Ну ты даешь!
* * *
Установки искусственной тяжести на планетах применять нельзя, потому что окружающие породы стягиваются к центру гравитационного поля, образуя компактную массу. Все это начинает медленно погружаться в поверхностный слой вместе с постройками и скалой, на которой должны располагаться гравитроны. Да и энергии требуется огромное количество. По этим причинам на базе действовало только естественное притяжение Эстабриона, который к планетным гигантам отнюдь не принадлежал.
Точно рассчитанным движением Карло оттолкнулся от пола, взлетел до потолка, оттолкнулся от него, опустился на пол, вновь взлетел. И так — четыре раза. Ровно столько требовалось, чтобы пройти «кузнечиком» коридор перед госпиталем. Усилием воли он заставил себя открыть дверь с надписью "Посторонним в…". Надпись эта давно стала лишней, в госпиталь никто по доброй воле не заходил. Потому что редко кто выходил в добром здравии.
Перед стеклянной перегородкой сидела Дженни и заплетала косу. Глаза у нее были заплаканные.
— Перестань, — сказал Карло — Первый раз, что ли?
— А если он все время маму зовет, — всхлипнула Дженни, — тогда что?
— Ничего. На вот, выпей.
— Порошковое?
— Какое еще? Коров у нас нет.
— А что у нас есть?
— Надежда.
— Ее нельзя есть.
Карло не ответил. Он подошел к прозрачной перегородке. За ней поместили Артура. Артур лежал с открытыми глазами, но эти глаза уже два дня ничего не видели. Вторые сутки без сознания. Перитонитом это называлось. И ни одного врача на всем Эстабрионе. И никакой связи с Кампанеллой.
Сквозь открытую дверь из коридора послышался скребущий звук. Дженни взорвалась.
— Да скажи ты ему! Второй раз приходит. Ангел ночи!
Карло выглянул. Так и есть. В коридоре стоял Абдулла с ящиками из-под галет. Глядя в потолок, он молчал. Своими запавшими глазницами, бледным лицом и пробивающейся черной бородкой он действительно напоминал ангела ночи.
— Рано еще, Абдулла, — мягко сказал Карло — Иди к себе.
— Ящики здесь оставить? — спросил Абдулла.
— Нет. Неси в мастерскую.
Два ящика Абдулла взял в руки, третий подцепил головой.
— Я посплю, пожалуй.
— Поспи, поспи.
— Ты в обсерваторию пойдешь? — спросила Дженни.
— Зачем?
— Говорят, вчера видели движущуюся точку.
— Не подтвердилось.
— А может, плохо определили координаты?
— Может быть. Но не слишком надейся.
Дженни опять взорвалась.
— Да я ни на что и не надеюсь, утешитель! Что ты, что Абдулла. Два сапога — пара! Один с ящиками прется, второй утешает: не первый, мол. Значит, и не последний, отец ты мой! А мне уже во как хватает тех, кто до этого…
Карло тихонько закрыл за собой дверь. Здесь утешать было действительно бесполезно Дженни ждала ребенка, и теперь Карло понял от кого.
Что ж, пусть проплачется как следует. А вечером к ней зайдет Ольга с морковкой. Когда грызешь морковку, умирать не хочется.
* * *
В оранжерее было тепло, больше двадцати градусов. При меньшей температуре зелень плохо росла, поэтому энергию не жалели, под потолком сияли устаревшие аргоновые лампы, для охлаждения которых требовались водяные рубашки.
Карло обошел фитотроны со всходами соевых бобов, бегло осмотрел корни, погруженные в питательный раствор. Плесени вроде не было, но листья кое-где пожелтели.
— Ольга, ты здесь?
