Что действует на нервы, медленно подкрадывается к новичкам и рано или поздно берет их за горло, так это чуждость этого мира. Неприятие его, под стать неприкрытой ненависти Моржа к Сумбаве: «Жара, и местные поголовно идиоты – пельменей не понимают…» Но Сумбава все-таки Земля, относительно спокойная вулканическая твердь, а не жидкий пузырь под ногами.
Может, оттого и мои кошмарные сны? Тогда это пройдет, стоит только перетерпеть. А перетерплю ли?
Куда я денусь, в конце концов.
Дотянувшись до сенсора, я включил обзорный экран. Сейчас бы я не отказался вручную открыть иллюминатор, как на древних учебных калошах в метрополии, пригодных лишь для натаскиванья по азам. Но какие уж на Поплавке иллюминаторы. Обзорная точка соответствует истинной высоте палубы, и на том гран мерси. В общем-то все не так плохо. Общежитие для младшего офицерского состава прямых выходов на смотровые уступы, понятно, не имеет и вообще расположено в глубине Поплавка, однако же над ватерлинией, а это, согласитесь, вопрос престижа.
Над океаном занимался рассвет. Вроде бы поздновато он занимался, этот бледный чахоточный рассвет, робко просачивающийся сквозь облачную кашу, и это значило, что за сутки Поплавок здорово отнесло либо к западу, либо к югу. Скорее, все-таки к югу, ближе к полярным широтам, – дни вроде бы укорачиваются. Ничего не поделаешь, что для северян лето, то для нас зима.
Я встал, тщательно заправил койку и часа полтора бездумно убивал время. Умылся, побрился, почистил и надел китель, прочитал бюллетени со свежими новостями и последние приказы командования. Лично меня ничего не касалось. Затем заказал завтрак в каюту и, к моему удивлению, через полчаса получил. Бывают на свете такие чудеса. Иной раз у андроидов-стюардов, обслуживающих шишек, выпадают свободные минуты, и мелкая сошка может рассчитывать на человеческое к себе отношение. Андроиду все равно, куда таскать подносы.
Уничтожив тосты с кофе, я не то чтобы повеселел – скорее, пришел в относительную норму и стал думать, чем бы мне заняться. Получалось, что особенно нечем. Во всяком случае до тех пор, пока не получу новую капсулу. Вчера, правда, в точном соответствии с предсказанием Моржа из метрополии прибыло человек двести новичков, недоученных курсантиков, выпущенных мичманами, а то и гардемаринами, и их надо вводить в курс дела, сразу объяснив, о каких разделах ускоренного курса можно безболезненно забыть и какие рефлексы следует наработать для относительно долгой жизни на Капле, – но не мне же этим заниматься. С точки зрения старослужащих, меня самого еще учить и учить.
Пятый день после того памятного медосмотра – и ровным счетом ничего: живи, мол, спокойно. Следствие не назначено – стало быть, не считаюсь виновным. Тишина. Забыло начальство о лейтенанте Альвело. Надо надеяться, дражайшая Джильда не вспомнит о нем еще дней двенадцать – именно столько новичков урвал себе четвертый отряд. Жаль, что не тринадцать, хотя скверное это число.
Свое расследование я забросил на третий день и теперь только поражался своему злобному энтузиазму. Наивно было и думать что-либо вынюхать, скорее я угодил бы в категорию подозрительных, сующих куда не надо любопытный нос. И без того нетрудно было сообразить, что имела место совместная операция спецслужб Велича и погранфлотилии Монтегю, в которой мне отводилась почетная роль наживки на крючке, а в чем состоял смысл операции, того мне лучше не знать, целее буду. Разве не так?
Так.
«Ведь жив? – спросил я себя. – Ведь служишь по-прежнему?»
Жив. Служу.
Молодец. Служи дальше.
Отчего же такая тоска? Хоть вой.
Пока я таким образом содержательно беседовал со своей неврастенией, в переборке над складным столиком негромко загудело и в приемный лоток почты, шурша по-змеиному выполз еще один бумажный листок. Сказать по правде, ничего хорошего от бумаги с пометкой «личное» я не ожидал – и напрасно. Листок оказался всего-то навсего адресованным мне посланием добровольного спортивного комитета Поплавка и извещал меня о том, что ежегодные офицерские гонки на скутерах состоятся нынче в полдень, в связи с чем командование дало согласие остановить Поплавок, и что я имею честь быть запасным в команде четвертого отряда погранфлотилии. Больше ничего бумага не содержала.
Придется сходить поглазеть, подумал я, меланхолически вертя в пальцах листок. Офицерские гонки – зрелище не столь частое. Разумеется, запасной – это всего-навсего запасной, и быть мне скорее всего рядовым зрителем, а не участником.
А все-таки развлечение. Как-никак не бар, не Джильда и не надоевшие телепрограммы. И даже получше, чем эстрадные шоу заезжих трупп – кстати, давно их не было.
Минуту спустя я поймал себя на том, что нюхаю листок, согнутый желобком, делая это совершенно машинально, а поймав, скомкал бумагу и злобно запустил комок в сторону мусоропровода. Потом подберу. Нет, это уже вовсе ни на что не похоже! Словно я не один в себе, а поселился в моем теле еще кто-то, и мало того, что типичный неврастеник, так еще и наркоман. Позвольте познакомиться, очень приятно!
Шизофрения, вот что это такое. Пойти сдаться медицине? Прямо скажем, радужная перспектива.
И сны…
Я обнаружил себя валяющимся поверх заправленной койки в полной форме и тут же вскочил. Ну, хватит! От дурных снов и мыслей два лечения: либо немедленно напиться и выкинуть что-нибудь внеуставное, надеясь, что кривая вывезет мимо гауптвахты, либо спуститься в спортзал и загонять себя на снарядах до изнеможения. Есть и третий путь: пойти поискать трюмную девку почище, – но это сейчас не по мне.
Поборовшись с собой и одержав победу, первый метод лечения я также отверг и спустился в спортзал.
А поприседай-ка ты под штангой, шизофреник…
Еще на подходе я заподозрил, что иду напрасно. Так и оказалось: в спортзале было полным-полно морпехов, топот стоял такой, что гудели стены, а еще в атмосфере пряно пахло крепким мужским потом, и было жарко – это в нашем-то вечно промозглом спортзале! Небывалое, оказывается, бывает. Ну и ну.
Надышали, земноводные.
Я прислонился к стене и стал смотреть, как морская пехота воюет с мышечной дистрофией. По беговому овалу, держась в строгом кильватере, бодро галопировало не менее полуроты крепких ребятишек, а вторая полурота, схваченная за ноги потными руками, сидела у первой на плечах. Последним в кильватере ехал плотный бритоголовый сержант, то и дело покрикивающий: «Заснули? Колено выше! А ну-ка, покажите, на что вы способны! Раз-раз-раз!…» Лица бегущих однообразно лоснились, раззявленные рты зияли ямами; физиономии же едущих демонстрировали куда более обширную гамму чувств: от сибаритского наслаждения передышкой до явственного осознания недолговечности чистой радости, коей непременно суждено окончиться переменой мест слагаемых в паре «ишак-наездник».
