Болл выключил экран и поднялся. Пора идти в аудиторию. «А все-таки, — подумал он, — для ребят это были неплохие каникулы. Да и практика — тоже. И нам с Сережей не вредно было встряхнуться…»
— Еще один, — думал Сартов, глядя в окно на слегка всхолмленную равнину, вдали, почти у самого горизонта, переходящую в предгорья. — Еще один, которому ты отказываешь. И в чем? В самом главном, в праве работать, заниматься своим делом без помех. Сбежать бы! Снова стать просто ландшафтологом и…»
Негромко пропел таймер. Сартов подошел к столу и нажал одну из клавиш на панели селектора.
— Толя? Да. Как там у вас с контрольным расчетом по энергоцентру? Уже у меня? Спасибо. В двух словах. То же самое? Вы не ошиблись? Да не обижайтесь, чудак-человек, я же знаю, что вы непогрешимы. С машиной? Пусть так. И все-таки жаль, что вы не ошиблись… Еще раз — спасибо. Все.
Он открыл почтовый ящик и, вынув оттуда рулон пергамитовой ленты, стал перематывать его, иногда задерживаясь и внимательно изучая нанесенный на ленту график. Это был приговор проекту энергоцентра. Приговор в последней инстанции — безжалостный и обжалованию не подлежащий. Сартов представил себе лицо Ждана Бахмендо, ведущего энергетика Зари, и ему стало невыносимо тошно. Уже не глядя, автоматически докрутив ленту, Сартов положил рулон на стол и сел, обхватив руками голову. «Сбегу, — решил он вдруг. — На один день, на один вечер, но — сбегу».
Он снова включил селектор.
— Светланка? Здравствуй, милая. Спасибо. Слушай, Светланка, если меня будут искать — придумай что-нибудь. Кто? Не знаю, но предполагаю. Не важно. Словом, я в нетях. В нетях. Идиома такая, потом объясню. Ну, спасибо!
Сартов встал из-за стола и почти бегом направился к двери. Но сбежать ему не удалось. Дверь открылась раньше, чем должен был бы сработать автомат, и в проеме появилась человеческая фигура. Сартов едва успел остановиться.
— Добрый день, Ждан, — он вернулся к столу и, опускаясь в кресло и жестом указывая посетителю на другое, тускло сказал в селектор:
— Не вышло, Светланка. Так что я на месте.
И только теперь взглянул на Ждана, могучая фигура которого едва-едва вписалась в кресло, на глазах превратившееся из массивного во что-то такое… хрупкое и ненадежное. И — в который уже раз — Сартов подивился своеобразной старческой мощи этого необъятного человека. Мамонт, сущий мамонт, обросший бурой с проседью жесткой бородищей! И — мамонтовый напор, которому он, Сартов, должен противопоставить… Что? Спокойствие? Логику? Убежденность?
— Я вас слушаю, — негромко и ровно сказал он.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
— Так вы не измените своего решения, Саркис? — спросил Бахмендо.
— И вы это прекрасно знаете, — парировал Сартов.
— Но послушайте…
— Нет, это вы послушайте, Ждан. Вы хотите строить энергоцентр на Ардо. Красивый проект, не спорю. И знаю наперед все, что вы будете сейчас говорить: и про полное удовлетворение энергетических потребностей Зари на полвека вперед; и про необходимость создания первого в Человечестве реактора, работающего на тяжелых хроноквантах; и про изящество инженерного решения. Но вот, посмотрите, — Сартов протянул Бахмен до рулончик пергамитовой ленты. — Это цепочка экологических возмущений. Расчет велся в три руки; контроль делал наш лучший оператор, и к нему подключали Большой Мозг. И что же? Во-первых, вам понадобится свести около двухсот квадратных километров леса, и не просто леса, а реликтовой бальзоберезы. Во-вторых, работа установки повысит среднегодовую температуру планеты на двадцать четыре — двадцать шесть сотых градуса — только за счет непосредственной теплоотдачи в воздух. В-третьих, вы предполагаете использовать в контуре охлаждения воду Ардуйского каскада, что повысит его температуру по крайней мере градуса на четыре, а это в свою очередь породит теплое течение…
— Я потратил два часа на дорогу, Саркис, вовсе не для того, чтобы еще раз выслушивать то, что уже читал в вашем заключении, — прервал Бахмендо.
— А кто просил вас ехать сюда, Ждан? Три часа назад, если мне не изменяет память, мы разговаривали по телераду.
— Мне хотелось поговорить с вами непосредственно, а не через экран.
— Не все ли равно, как говорить? Важно — что.
— Так вы не измените своего решения, Саркис?
«Круг замкнулся, — с тоской подумал Сартов. — С этого вопроса мы начали и к нему пришли опять. Ну как объяснить ему? И ведь он умен, — ох, как умен! — а вот никак не хочет понять…»
— …каких-то четверть градуса, — продолжал Бахмендо. — Ну не смешно ли сравнивать это. с насыщением Зари энергией по крайней мере на ближайшие полвека?
— Когда кончился за Заре последний ледниковый период, Ждан? — предельно скучным и бесцветным голосом спросил Сартов.
— Не вижу связи.
— А связь та, что конец оледенения был вызван повышением среднегодовой температуры всего на три градуса. На три градуса, Ждан!
— Учтите, Саркис, я буду жаловаться.
Сартов встал. Этим всегда заканчивались подобные разговоры.
— Жалуйтесь, — сказал он. — Сколько хотите жалуйтесь. Не забудьте только, что Совет Геогигиены обладает правом вето. Да и в Совете Зари… Поймите вы, наконец, что я, наверное, больше вас хочу увидеть проект в натуре. Но никто не имеет права так вмешиваться в природу. — Уже дойдя до дверей кабинета, Сартов оглянулся и добавил: — С каким удовольствием я поменялся бы с вами местом, Ждан! Вы даже не представляете, с каким удовольствием!
* * *
Как и все Советы на планете, Совет Геогигиены был вынесен за пределы города и здание его одиноко возвышалось над раскинувшимся вокруг его подножия парком, постепенно и незаметно переходящим в нетронутую первозданность Долины Кораблей. Сартов неторопливо шел через этот парк, направляясь к стоянке вибропланов, — после неприятного разговора ему не хотелось сидеть в закупоренном вагончике карвейра.
Когда диск виброплана, затрепетав, чуть слышно зазвенел над головой, земля поплыла вниз, назад и вниз, а вокруг раскрылся такой простор, что у Сартова невольно захватило дух. Поднявшись до четвертого горизонта, он направил машину к городу.
Город был красив. И сознавать это было приятно — ведь Сартов сам вписывал его в ландшафт. Город был первой работой Сартова на Заре. С тех пор прошло уже больше двадцати лет.
Город волной поднимался из равнины. Он начинался с невысоких домов-воронок, напоминающих диковинные грибы; затем на смену им приходили, — сперва робко появляясь между грибами, а потом постепенно вытесняя их, — дома-деревья, ажурные и устремленные ввысь; и наконец, за ними, сливаясь с горным отрогом, полукольцом, охватывающим город с юга, сплошной стеной вздымался массив сотового дома, чем-то напоминающего пещерные города древней Земли. Сверху город прикрывал невидимый геодезический купол, под которым был свой микроклимат, отличный от климата Долины Кораблей. Этот купол можно было заметить лишь изредка, когда на восходе или закате вспыхивали на нем солнечные блики.
