Во-первых, по словам Чаги, выходило, что конфликт «отцов и детей» у металла невозможен в принципе, поскольку к тому времени, когда «дети» начинают роиться, от «отцов» не остаётся даже осколков. Зато при обильном подножном корме (уничтоженные накопители и прочее) из выводка паучков может получиться не один, а два и больше монстров Бальбуса. Каждый из которых, не забывайте, будущий микрокомплекс. Так вот, микрокомплексы эти по родственным соображениям друг друга якобы не трогают. Мало того, отпрыски их между собой тоже вроде бы ладят. И только в третьем колене микроголовки перестают узнавать троюродных, так сказать, братьев и хлещутся за милую душу.
Туземки (и в особенности Матери семейств) различают степени родства стали весьма тонко. Оно и понятно: вести клан по территории, начинённой миролюбивым металлом, или по территории, начинённой металлом враждующим… Есть разница?
А теперь как бы переложить всю эту семейно-мифологическую терминологию на язык, если не строго научный, то хотя бы слегка наукообразный?.. А ведь получается, что разрегулировалось-то именно воспроизводство автоответчиков! Помаленьку плывёт частота, вот как это называется! А иначе микрокомплексы просто бы не смогли воевать друг с другом — каждый бы на запрос противника пищал: «Я свой!..»
Влад посчитал чистые листы блокнота. Четырнадцать с половиной страничек. Плохо… Надо что-то придумывать уже сейчас. Потом будет поздно…
Он спрятал блокнот в наременный мешочек и зачем-то оглянулся…
Словно осенние паутинки пересверкивали, сквозя и играя, на фоне пыльно-зелёных клубов буйно возрождающей рощи.
— Ложись!! — Влад выхватил ноги из мягких стремян и кувыркнулся с седла. Откатился, боясь угодить под тяжко рушащегося Седого, — и почти в тот же миг взвизгнуло, сверкнуло, ужаснул хрустящий шорох подстригаемой поверху травы, посыпались трубчатые обрезки стеблей…
Влад долго лежал, уткнувшись лицом в землю и не смея поднять головы. В полной тишине журчала вода, выливаясь из пробитого бурдюка. Наконец он решился перевернуться набок и почему-то шёпотом окликнул Чагу. Ответа не последовало.
Торопливо поднялся и кинулся к Рыжей, успев, однако, мимоходом отметить, что Седой и Уголёк вроде бы целы и невредимы. Чага лежала ничком без движения, и Влад даже остановился в страхе…
Она шевельнулась, упёрлась ладонями в землю, но почему-то продолжала лежать.
— С тобой всё в порядке? — дрогнувшим голосом спросил Влад.
— Да, — глухо и невнятно ответила она.
И Влад осознал наконец, что, не оглянись он совершенно случайно и не подай команду, лежать бы им здесь сейчас, изрубленным, среди скошенной металлом травы.
— Что же ты, Чага… — с мягким укором проговорил он.
Она повернула к нему искажённое мукой лицо, и Влад опешил. В прозрачно-серых глазах Чаги стояли слёзы.
— Я… не услышала его… — не веря, выговорила она. — Я не услышала, как он подкрался!..
— Чага!..
— Я смеялась над Матерью!.. — Голос её сорвался. — Я говорила, что у неё дряблая матка!.. А теперь я сама не слышу, когда он идёт!..
— Чага, девочка… — Влад присел на корточки и растерянно коснулся её плеча. — Ну не надо так. Каждый хоть раз в жизни ошибается…
— Нет! — Она замотала головой. Брызнули слёзы. — Это предгорья. Это подземелья, где мы с тобой были. Я ходила по металлу. Я привыкла к нему. Я перестала его бояться!..
Чага прижалась лицом к земле, плечи её вздрагивали. Влад беспомощно гладил её по выгоревшим волосам и бормотал что-то в утешение.
Переход пришлось прервать. Влад взял лопатку и работал до самого вечера, как каторжный: пять укрытий — два для людей и три для животных. И всё это время Чага лежала, уткнувшись лицом в землю, на краю широкой просеки, оставленной металлом в рослой степной траве. Неподвижно и молча — как мёртвая.
Хвала металлу, наутро она, кажется, ожила. Подошла к Владу, колдующему над повреждённым бурдюком, и стала приводить в порядок посечённый сталью полог. Видно, Уголёк слегка запоздал вчера с падением, и пролетающий рой чиркнул по вьюкам. Хорошо ещё, что ни один снарядец не взорвался, впоровшись в скатанную кошму, тогда бы от скарба остались лохмотья, перемешанные со стальной крошкой. А так, можно сказать, повезло…
Солнце поднялось уже довольно высоко над сильными узловатыми травами, когда, всё починив и поправив, они заседлали и навьючили зверей.
О вчерашнем не было сказано ни слова…
Их не забыли. Пустые овражки со следами поспешного бегства, недорытые и брошенные укрытия, всадники, шарахающиеся за горизонт, — всё говорило о том, что клеймо Приручивших металл выжжено глубоко и навеки.
— Ты, главное, не отчаивайся, — умоляюще говорил Влад. — Вот увидишь, Чага, ещё пара лет, и всё изменится. Стоит нашим мудрецам заполучить одного-единственного паучка — металлу конец! Его изучат! Ему прикажут остановиться, и он остановится. Он перестанет убивать… Я не злорадный человек, Чага, но, знаешь, когда я вижу этих дурачков, которые убегают от нас, как от металла, я думаю: а что с ними будет потом? Когда мы отберём у них страх, чем они заткнут дыру в своих душах?
— А если ничем? — неожиданно спросила Чага. Обычно она выслушивала Влада молча.
— Тогда пусть пропадают! — сгоряча бросил Влад, в самом деле разозлённый этим дурацким вселенским бойкотом.
— А я? — спросила она. — Тоже?
И, не дождавшись от поражённого Влада ответа, отвернулась и озабоченно оглядела степь.
Внимательнее, чем когда бы то ни было, следила она теперь во время переходов за призрачным блеском в линялой полуденной синеве, за птицами, за зверьками, явно не доверяя уже своему чутью. В прозрачно-серых глазах появился сухой лихорадочный блеск, скулы туго обтянулись побледневшей кожей.
Однажды, выехав на покатый холм, они увидели внизу сизый дымок, встающий над переполненной листвой балкой. А по взгорбленной степи наискосок, ныряя в низины и взмывая над пригорками, к балке летел налегке всадник на коричнево-чёрном звере, которого, надо полагать, тоже звали Угольком.
— Гонец? — спросил Влад.
— Да, — сказала Чага.
Они остановили животных, ожидая, что будет дальше. У спуска в балку всадник спрыгнул и, ухватив зверя за повод, бегом потащил его вниз, под защиту ветвей.
— От кого ж это он удирает? — задумчиво щурясь, спросил Влад. — От нас или от металла?
— Во всяком случае, не от нас, — сказала Чага. — Его послали с чем-то важным. Вон из-за тех холмов…
Она указала, и почти в то же мгновение, словно подчиняясь движению её руки, степь между холмами зашевелилась, ожила. Растянувшись цепочкой, на равнину вынеслись всадников десять и ещё столько же навьюченных, не отягощённых людьми зверей. Возле балки тоже началась суматоха: первым выбежал уже знакомый гонец, вскочил на своего чёрно-коричневого, и тот полетел размашистым шагом навстречу приближающемуся семейству. А из балки продолжали выбегать люди, выводя наспех навьюченных и осёдланных животных.
