В оригинале эта башня была высотой пять тысяч футов.
Да, нужно признать, довольно неловко получилось — картины на стенах, и тут появляется полиция госбезопасности Зиода.
— Интересное и необычное вовсе не означает, что я это одобряю, — сказал он.
— Но почему стал бы Реалто Маст втягивать вас в дело о контрабанде кайанской одежды? — спросил лейтенант Бурдо.
— Кто знает? Я предполагаю, чем больше людей потащит он с собой на дно, тем легче будет его приговор. Так работает в наши дни правосудие, не так ли?
Лейтенант криво усмехнулся:
— Ладно, ладно. Нам все это придется еще проверить, — завершил он более дружелюбным тоном. — Но не покидайте Гридиры без разрешения.
Педер набрал шифр, приказав автоматической службе убрать со стола остатки завтрака, и поднялся, повернувшись к полицейским. Его движения были образцом элегантности и точности. Костюм продолжал работать на него, подвергая вторгшихся невидимой и нерегистрируемой осознанно подсознательной бомбардировке внушением линией, жестом, позами — на неутонченное, неподготовленное восприятие эффект такой бомбардировки мог быть поразительным.
— Я — лояльный зиодец, и эти клеветнические подозрения меня задевают… — манерно протянул Педер, протянув руку, подергал рукав костюма. — Вот, пощупайте: добрый старый твилл от доброй старой дикой овцы, настоящая зиодская ткань. Если нужен кто-то, кто готов поручиться за мою лояльность, соединитесь с Одиннадцатым Министром.
— Одиннадцатым Министром? — повторил лейтенант Бурдо.
— Мой хороший друг. Я так же знаком и с Третьим Министром, как я уже упоминал.
— Да, сэр, я понимаю, — с уважением сказал лейтенант Бурдо. —Простите, что отнимаем ваше время.
После того, как они ушли, Педер задумался над прочностью своего алиби. Чтобы прикрыть часть времени, проведенного в экспедиции на «Косте» с Мастом, он в самом деле закупил номер в отеле на Хикстосе и отдал путевку одному клиенту, который воспользовался ею под именем Педера.
Но какая разница? Человек, одетый в произведение искусства Фрашонарда, не должен чего-то опасаться. Даже если ему предоставят неоспоримые доказательства вины, даже если его собственное увлечение всем кайанским, неодолимое желание увидеть Цист (невозможное желание) становятся все более явными, выходя за все разумные пределы, люди все-таки будут продолжать верить тому фасаду, который Педер им показывал. Даже находясь лицом к лицу с костюмом Фрашонарда, высшим достижением кайанского искусства, они будут верить, что на Педере какой-то фабричной пошивки зиодский балахон. Таково было свойство гениального костюма — его внешняя заурядность. Он был идеальным маскирующим костюмом. И, в то же время, мощным орудием социального успеха.
Педер засмеялся и покинул свой пентхауз, чтобы заняться обычными делами.
На день рождения Барионида Варл Васча, Третьего Министра Директората он прибыл довольно поздно. Большая часть дома министра была скрыта от посторонних взоров серией ступенчато-восходящих висячих садов. По этим ступеням и был эскортирован Педер, на самую крышу, к главному входу —после того, как выстучал на клавишах у входа специальный гостевой код. Дворец министра был уже полон гостей, и бал обещал быть отличным развлечением.
Но прежде чем он мог отдаться веселым развлечениям пирушки, ему пришлось прождать полчаса в приемной Третьего Министра, после чего он был представлен самому Бариониду Варл Васче — плотному мужчине с мускулистыми руками и крепким рукопожатием. Проворчав какое-то формальное приветствие, он отпустил руку Педера. Напомаженные, черные, как сажа, волосы были прилизаны набок, поперек бледной, почти плоской макушки, и на губах играла постоянная иронически-понимающая усмешка. Его взгляд скользнул по подарку, который Педер поместил на столик для даров: гравированная чаша для вина из золота и танталово-серебряного сплава, специально для такого случая приобретенная Педером.
Покидая приемную, Педер чувствовал спиной неспокойный упорный взгляд министра. Миновав короткий коридорчик, ярко освещенный, украшенный медленно перемещающимися золотыми лозами, Педер решил выяснить, какая часть дворца отведена для торжества. Как оказалось, практически весь дворец.
Имелся большой бальный зал и три вспомогательных зала поменьше, в каждом зале играла своя музыка. В гостиных, соединяющих между собой бальные залы, были накрыты столы с едой и напитками: изобилие еды и слуг было таким, что ни один из гостей не мог бы пожаловаться, что его малейшее желание не было удовлетворено.
На устройство праздника Третий Министр истратил целое небольшое состояние. Иначе могло быть едва ли: неограниченная экстравагантность была обязательной чертой всех высокопоставленных членов Директората, а Васча, несомненно, уже прицеливался к посту Второго, а некоторые поговаривали, что даже и Первого Министра.
Педер Форбарт направился в ослепительно освещенную главную бальную залу. Церемониймейстер записал его имя и громогласно объявил всем присутствующим:
— Гражданин Педер Форбарт!
Несколько лениво, Педер вошел под золотые огни вогнутого далекого потолка, где золото ламп и изящные фрески создавали туманное впечатление какого-то далекого небесного свода. Несколько голов повернулось при звуке его имени, и Педер начал быстро выискивать тех, кого знал, и тех, с кем он познакомится, использовав такой благоприятный случай.
Вскоре он уже танцевал с Аселл Клистэр, дочерью Тридцатого Министра, симпатичной девушкой с искрящимися карими глазами и румяными, нежными, как персики, щеками. Ее волосы, весьма смело разбросанные и вспыхивающие алмазными блестками, облаком окружали лицо Аселл. Да, они были отличной парой, когда они вместе кружили по залу. И они сознавали, что привлекают внимание.
Оркестр заиграл новую ритмичную и веселую мелодию. Длинноногий и энергичный, Педер шагнул к Аселл, та послушно приняла приглашение, и они помчались через зал, выделывая головокружительные па. Педер никогда не был хорошим танцором, но теперь, в костюме Фрашонарда, танец стал для него таким же естественным делом, как полет для птицы.
— О! Какая восхитительная музыка! — выдохнула девушка.
— О, да! — И он еще быстрее закружил Аселл, и девушка, смеясь, прильнула к нему.
Когда оркестр умолк, они вместе с другими танцорами зааплодировали. Педер посматривал по сторонам, еще раз отмечая про себя, кто из знаменитостей присутствует. Не было и следа, отметил он, ни Второго, ни Первого министров, никого из их помощников или секретарей. Презрение, приличествующее их положению, требовало по отношению к празднику их подчиненного и соперника одновременно лишь формального появления, которое они, несомненно, сделали в самом начале праздника.
