«Художником», — хотел сказать Саня, но почему-то застеснялся и промолчал.
— Приходи в гости, — пригласил он и торопливо попрощался.
Зина не стала «включаться» в Санину комнату по видеооблаку. Она явилась лично.
Картины Зина одобрила, еще больше ей понравился камин. И уж в совершеннейший восторг привел ее Афанасий.
В тот день к нему пришел Спиридон — кибер одного из коллекционеров. По заданию своего хозяина он принес для обмена томик Лукреция. Обмен состоялся честь по чести. Однако Спиридон не удержался и, уходя, прихватил с полки еще одну книгу.
Афанасий это за- метил и устроил шумную сцену.
— Что они там не поделили? — спросил Иван, входя в комнату Сани.
Распахнулась дверь библиотеки.
— Какой позор! — вопил Афанасий, за шиворот вытаскивая оттуда Спиридона. — Стащил. Книгу стащил!
— Гнусная клевета! — возмущался Спиридон, высвобождаясь из цепких лап своего собрата. — Ничего я не брал.
— Не брал? А это что! — Афанасий ловко запустил руку под комбинезон Спиридона и выхватил оттуда книгу. — Вот она!
— Не понимаю… Случайно попала… — глупо оправдывался Спиридон.
Афанасий в шею вытолкал проворовавшегося собрата, но еще долго не мог успокоиться.
Зина хохотала, глядя на кибера, кипевшего благородным негодованием. А Саня поражался, как бесподобно копировал Афанасий хозяина! В своем бутафорском гневе он так же потрясал кулаками, топал ногами и кричал:
— Жулик! Ворюга! В добрые старые времена таких розгами пороли!
Иван погрозил Афанасию пальцем: не передразнивай.
— Какой милый, — прошептала Зина и предложила братьям: — Давайте меняться киберами. У нас тоже забавный. Но какой-то тихий. Вообразил себя поэтом и все время пишет стихи. Такие смешные и глупые.
Нет, меняться Саня не хотел. К Афанасию он привязался. Тот даже помогал ему, вдохновлял, на все лады расхваливая начатую «Зимнюю сказку». Мальчик, конечно, понимал, что кибер в искусстве не смыслит и может лишь имитировать восприятие прекрасного. Но Саня старался не думать об этом. Ему приятно было чувствовать за спиной пусть электронного, но доброжелательного зрителя. Афанасий, посматривая, как продвигается работа, то и дело прищелкивал языком и восхищенно восклицал:
— Красиво!
К середине лета картина была готова, и Сане казалось, что Афанасий прав.
Получилось и в самом деле красиво. Просто здорово получилось! На заснеженных кустах и деревьях блещут хрустали, а морозный воздух вышел таким ощутимым и стеклянно-прозрачным, что так и чудится: вот-вот зазвенит.
У Дениса Кольцова картина вызвала восторг. Но такой, что Саня готов был сквозь землю провалиться.
— Как красиво! Какая пышная, ослепительная красота! И название… Такое же яркое и оригинальное.
Взглянув на убитого Саню, художник постарался смягчить удар:
— Прости, малыш. Ты же сам понимаешь, что это не красота, а красивость.
Саня кивнул. Сейчас он с беспощадной ясностью видел это.
— Твоя картина похожа на снимок. На цветной голографический снимок. А в чем задача художника?
— Увидеть мир таким, каким его еще никто не видел.
— Вот и ищи свой взгляд на мир, воплощая свои настроения.
Саня притронулся к кнопке на краю мольберта. Если нажать ее — краски тут же разбегутся по своим местам.
— Ни в коем случае! — остановил его Кольцов. — Картину не смывай, краски зафиксируй. Не обращай внимания на старого ворчуна. Картина хорошая. Да, да!
Хорошая. Но только в техническом отношении. Мы ее сохраним в учебных целях.
Пусть твои товарищи посмотрят, как надо владеть кистью.
Такая похвала уже не радовала Саню. Он и сам знал, что владеет кистью хорошо. Но от этого художниками не становятся.
Саня был так подавлен неудачей, что работа валилась у него из рук. Он все чаще покидал мастерскую и на «лебеде» отправлялся за город.
Мальчик бродил по лесам и лугам и размышлял: в чем же оно заключается, необычное, художническое видение мира? «Ищи свой взгляд…»- вспомнил он слова учителя. Легко сказать — ищи!..
Как-то ранним утром Саня забрел в сосновый лес с небольшими, поросшими вереском полянами. Чуткий, по-лусумеречный лесной покой нарушался струнной перекличкой синиц, изредка вливались флейтовые посвисты иволги. А над всеми пернатыми оркестрантами царил барабанщик-дятел.
Но вот солнце коснулось макушек сосен. Полумгла дрогнула и отступила. И полилась другая, беззвучная музыка. Солнечные лучи сначала пробивались сквозь густые ветви острыми иголочками, тянулись по земле сверкающими паутинками, потом стали осторожно переливаться через кроны деревьев. Хлынул настоящий солнечный водопад.
Саня следил, как мягкий, скользящий свет нежно лепит объемы, создает перспективу и настроение…
Долго наблюдал мальчик игру солнечных лучей. Не- ясные мысли бродили в его голове. Вдруг, осененный внезапной догадкой, он вскочил на «лебедя». Вернулся в мастерскую и торопливо набросал на полотне контуры композиции.
Картина настолько сложилась в воображении, что Саня начал писать ее с легкостью, удивившей его самого. Будто кто-то другой водил его кистью. Но легкость была кажущейся. Добиваясь отточенной чистоты мазка, одну и ту же деталь мальчик переделывал много раз. Картина постепенно оживала, приобретала глубину и объем.
Саня трудился всю осень, зиму и весну. Работал втайне от всех, даже от брата.
Афанасию он запретил появляться в мастерской. Однажды кибер все же проник туда и тихонько пристроился за спиной мальчика. Еще не разобравшись толком, Афанасий с восхищением прищелкнул языком:
— Красиво!
— Иди, иди! — смеялся Саня, выпроваживая робота. — В живописи ты разбираешься еще меньше меня.
К середине лета, когда Сане исполнилось четырна-дцать лет, картина была готова.
Мальчик хотел назвать ее «Симфония света». Но, решив, что звучит это слишком красиво («во вкусе Афанасия»), оставил картину без названия.
Саня любовался своим полотном, но что-то в картине смущало, даже тревожило его.
Но что — он так и не мог понять. Наконец решился показать свою работу брату и Денису Кольцову.
Иван долго смотрел на полотно, а потом чуть наклонился (мальчик почти догнал его ростом) и шепнул:
— Молодец! Это что-то настоящее.
Денис Кольцов взглянул на картину сначала с профессиональной точки зрения и увидел искусство конт-растной светотени, выразительное и драматическое. На холсте шла как будто непримиримая борьба. Ранние солнечные лучи острыми шпагами протыкали глубокую тень. Свет переливался через кроны деревьев и широкими сверкающими клинками рубил, рассекал уползающую в чащобу мглу. Но и мгла не казалась олицетворением зла и поражения. Она цепко сопротивлялась, обхватывая клинки света своими щупальцами, сознавая, что придет черед — и она снова вернется. И снова начнется борьба двух вечных стихий, одушевленных и почти разумных начал.
