Испытывая ревность, обиду, раздражение, он мерил шагами комнату, забыв о сидевшей в кресле у камина Норико. Наконец, немного успокоившись, Бальза расположился на диване напротив кресла, взял со столика серебряный кругляшок — стершийся от времени сестерций, принадлежавший еще Луцию, и стал вертеть его меж пальцев.
Японка, облаченная в черные шелковые штаны и пиджак, расшитый алыми драконами, задумчиво щурила глаза, следя за ловкими движениями нахттотера. На ее лице блуждала безмятежная улыбка Будды.
Миклош вздохнул, бросил монету на стол. Она упала на ребро, закрутилась волчком, затем зазвенела и остановилась. Господин Бальза вновь взял сестерций и поинтересовался:
— Ты в курсе хоть каких-нибудь подробностей?
— К сожалению, нет, господин. Мы были почти в такой же изоляции, как и вы. Лишь обрывочные слухи, курсирующие по Столице.
— Глава клана, надо полагать, теперь Стэфания?
— Да. — Она согласно прикрыла глаза.
— Каково твое мнение о ней?
Повисла тишина, и Миклош даже перестал катать монету между костяшками, чтобы проверить — не исчезла ли собеседница. Та, заметив на его лице нетерпение, неохотно, взвешивая каждое слово, произнесла:
— Она всегда, во всех конфликтах, противоречиях и противоборствах оставалась в тени…
— Не всегда, — поправил ее Миклош. — Когда у Даханавар были временные трения с Лудэром, Стэфания себя проявила.
— Я лишь слышала об этом.
— А я видел. — Светлые глаза тхорнисха потемнели от мрачных воспоминаний. — Впрочем, я перебил тебя. Продолжай.
Норико изучила свои ногти — длинные, покрытые черным блестящим лаком, с рисунком алого дракона на нем, повернула голову так, что в ее сложных рубиновых серьгах на миг блеснуло пламя камина.
— От нее исходит опасность. Стэфания не дипломат, а воин, господин. Она не станет юлить, а будет бить в самое сердце. Как только преемница Фелиции укрепится во власти, Даханавар станут сильнее.
— С последним я не соглашусь. — Миклош подкинул сестерций большим пальцем, тот серебряной рыбешкой взмыл в воздух и оказался пойман рукой нахттотера. — Фелицию тяжело превзойти. К тому же она никогда не была беззащитной овечкой, Флора тому примером.
— И все же Стэфания — эта та, с кем я не хотела бы сражаться.
— До этого еще далеко — о клане подкаблучников будем думать после того, как разберемся с отступниками. Скажи, Норико, почему ты все еще здесь? Зачем осталась в Столице?
Она грустно улыбнулась:
— Ваше недоверие очень меня обижает, господин.
— Вот как? — Он дернул бровью. — В чем же я его проявил?
— Как я могла бежать, когда вы мертвы, а сама суть истинных Золотых Ос уничтожена? Если бы я не была ранена, то попыталась бы убить Хранью в ту же ночь. Я осталась, чтобы мстить.
В темных миндалевидных глазах вспыхнули алые огоньки.
— Все поколения уничтожены! Она извратила само понимание нашей философии и плодит вокруг себя никчемных уродцев, недостойных называться нахтцеррет! Неужели вы думаете, господин, что я бы стала жить с этим?
— Конечно, нет, — примирительно сказал господин Бальза. — Я нисколько не сомневаюсь в тебе.
— Спасибо, господин. — Она благодарно склонила голову. — Как вам удалось уцелеть? Хранья разнесла весть, что вас забрало солнце.
— Кадаверциан, — сухо ответил Миклош. — У Кристофа доброе сердце, широкая душа и непонятные мне планы. Впрочем, мне остается лишь поблагодарить его.
Но по лицу Бальзы было видно, что с благодарностями он спешить не собирается.
В дверь дважды стукнули и, не дожидаясь разрешения, появилась Рэйлен. Она раскраснелась, глаза блестели.
— Нахттотер! Вы не поверите!
— Удиви меня, — сказал рыцарь ночи, и по его тону было понятно, что это ей не удастся.
— Я сейчас смотрела новости в интернете. — Она сделала вид, что не заметила кислое выражение на его лице. — Асиман напали на клан Даханавар!
— Что-о-о-о?! — взревел Миклош, вцепившись в подлокотники и привстав с кресла. — Когда?!
— Вчера.
— Амир, ты придурок! Они были моими! Как ты посмел лезть в мои дела?! — Бальза готов был взорваться от ярости, что кто-то, кроме него, осмелился бросить вызов мормоликаям. — И что?! Чем все закончилось?!
Девушка облизнула губы:
— Судя по обсуждению, там разгорелось серьезное сражение. Потери с обеих сторон очень большие. Резиденции Даханавар больше не существует, хотя к ним на помощь пришли некроманты.
— Гром и молния! — всплеснул руками Миклош. — Я пропустил полноценную войну! Собирайся! Готовь машину! Я хочу сам увидеть, что там произошло!..
Господин Бальза смотрел, как за стеклом проносится предрассветный город — голый, холодный, укрытый старым лежалым снегом, пропитавшимся грязью, смогом и никчемной жизнью обитателей Столицы. Электрический свет уличных фонарей — неестественный, болезненный, отвратительно-скудный раздражал глаза. Миклош недовольно щурился, опасаясь, что вот-вот у него начнет болеть голова.
Пустые улицы, вымерший проспект, погасшие окна в домах — был тот тяжелый и тягостный предрассветный час, когда уснули даже полуночники, и тхорнисху начинало казаться, что город поразила эпидемия бубонной чумы. Впрочем, это только казалось — трупов на мостовых, к сожалению, не было.
— И правда, жаль, — прошептал он, поправляя ремень безопасности.
— Вы что-то сказали, нахттотер? — обернувшись, спросила Рэйлен.
— Нет, — кратко отозвался он и приказал, обращаясь к сидящему за рулем Арлекину: — Сверни. Впереди район, принадлежащий Лигаментиа. Ни к чему злить миражи.
Испанец послушно покинул проспект, но перед глазами Миклоша все еще стоял возвышающийся над городом огромный бледный гриб. Края его шляпки фосфоресцировали ядовито-голубым, а над ножкой летали какие-то кобальтовые твари. Судя по расстоянию, можно было предположить, что размером они с упитанного слона.
— У детей Лигамента безвозвратно съехала крыша, — посетовал господин Бальза. — Люди совсем ослепли, раз не видят, что творится у них под носом!
— Они вообще мало что замечают, нахттотер, — неожиданно для Миклоша внесла свое замечание Рэйлен. — Примитивные существа, способны видеть лишь примитивные вещи. Они не в состоянии заглянуть за границу реальности, чтобы рассмотреть истину.
— Кто это сказал? — заинтересовался Миклош.
