Все-таки обнимать сосны надо поаккуратнее. Было время, когда я не уставал поражаться тупости отдельных представителей рода человеческого. Потом как-то приспособился.
Еще сверху я уловил короткий истошный крик, что мне совсем уже не понравилось, а теперь понял его причину. Пострадавший на секунду ожил и словно специально для меня воспроизвел вопль еще раз, после чего немедленно вернулся в бессознательное состояние.
– Прррекратить! – на ходу сбрасывая лыжи, рявкнул я, да и как было не рявкнуть.
Амбалы повернули ко мне бороды, но увечить пострадавшего, конечно, не прекратили. Понятно: спасали человека!
– Назад! – крикнул я. – Оба, немедленно! Вы же его убьете!
Глаза амбалов сделались недоверчивыми. Женщина попыталась заступить мне дорогу. Компания соображала туго.
– Ты что, врач? – сиплым баском поинтересовался один.
– Я-то врач, а вот вы кто? У него же ребра сломаны! И теперь как минимум одно из них вашими стараниями находится в легком – что, не видите кровь на губах? Какой баран придумал давить грудную клетку? А ну, отойдите к… Вон туда отойдите! Кто вас вообще учил делать искусственное дыхание?
«Бараном» я их забодал. Компания задавленно молчала.
– Это был массаж сердца, – ляпнул кто-то.
Меня передернуло.
– Еще три минуты, и ему действительно пришлось бы делать массаж сердца, только прямой. А через пять минут уже никакой массаж не помог бы. Ну-ка подержите кто-нибудь ему голову.
Они кинулись помогать, шумно дыша, топоча и толкаясь. Зацепившего сломанную ногу (отчего пострадавший болезненно дернулся, но в сознание не пришел) сейчас же огрели по шее, и он не возразил. Дуроломы, конечно, но за своего товарища они болели. Пострадавшему кое-как расстегнули куртку.
– «Скорую» вызвали? – бросил я, когда осторожное пальпирование подтвердило первоначальный диагноз.
Оказалось, не вызвали: ни у кого, видите ли, не нашлось телефона. Дыша на замерзшие руки и внутренне клокоча, я набрал код на браслете и растолковал, куда, как и что… да, хирургическое… нет, машина сядет, высылайте вертолет или вездеход… Жеребячий оптимизм нынешних «чайников» потрясает воображение – вот вам и обратная сторона нашей работы: каждый из них почему-то уверен, что те, кому это положено по профессии, волшебным образом его спасут, окажись он хоть нагишом на верхушке Эвереста. Как же, спасли одного такого…
На амбалов я и не смотрел – кто таких не видывал. Типичные попрыгунчики, как их у нас называют, совсем не худшая разновидность никчемушников, выпихнутых на обочину разгулом технологий начала века, неполно занятые, проклятие Санитарной Службы – активное, так сказать, население. Чересчур активное. Три месяца в году стонут на не шибко умственной работе, остальное время проедают пособие и мотаются автостопом где попало и как попало, от родимых весей до Огненной Земли и Антананариву включительно, азартно конфликтуя с цивилизованными туристами, которые их презирают, разнузданно костеря таможни и санитарные кордоны, – и ведь не надоест!..
При прочих равных смотреть на женщину было приятнее.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Ольга. А вы что, правда врач?
– Нет. Был когда-то.
Она отступила разочарованно. Пожалуй, даже не женщина в начале расцвета, а девушка на излете, этакая брюнеточка большой притягательной силы, с прелестным профилем и трафаретной надписью поперек куртки: «Я жду не Вас!» Специально, значит, для понятливых. Для непонятливых, вероятно, припасен баллончик или однорежимный мозгокрут-пугач на батарейке, если не что-то откровенно слонобойное. Плюс, наверное, какая-нибудь рукопашная школа, русская или китайская, – девочка крепенькая. Бог с ней.
Не меня ждет так не меня. Я – понятливый…
Белый с крестом вездеход подкатил через двадцать три минуты – я специально засек. Большую часть этого времени я поддерживал пострадавшего под голову и боялся асфиксии – хриплое, булькающее его дыхание не нравилось мне ничуть. Сердце работало без аритмии – как видно, обломок кости прошел мимо, и на том спасибо. Ногу я с самого начала решил не трогать – не такое было кровотечение, чтобы накладывать жгут, а бандаж перед транспортировкой наложат и без меня. Вообще-то переломы не мой профиль, потому что эпидемических переломов не бывает. Последний раз я имел дело с хирургическими больными лет десять назад и вовсе не охотился за лаврами костоправа-самородка. Черепные кости были целы, а с расплющенным о дерево носом пусть возятся косметологи – лично я не возьмусь превращать отбивную обратно во что-то человеческое. Обтер снегом, приложил платок, тем и ограничился.
Затылок начало понемногу покалывать. Легонько-легонько, словно кто-то вонзал иголку на глубину в микрон и сейчас же выдергивал. Что-то я не то делаю. Или не так. Вернее всего, мне сейчас желательно находиться в другом месте, но это подождет недолгое время. Я знаю, какие бывают боли, когда мне действительно что-то угрожает. Сейчас было всего лишь осторожное предупреждение. Значит, в Контору не помчусь, здесь тоже не останусь, а аккуратненько соберу лыжи и поеду домой.
Затылок успокоился.
Ну то-то.
Кто хотя бы раз вызывал «Скорую», тот в глубине души прощает ей все, пока еще есть надежда. И будет прощать до тех пор, пока не станет ненормальным вроде меня – по счастью, большинству это не грозит. Было время, когда я сам работал на «Скорой», последовательно санитаром, зауряд-врачом и начальником реанимационной бригады. В общей сложности обязательный курс трудотерапии продолжался около года – по мысли Кардинала и его аналитиков, ровно столько, чтобы кадет в достаточной мере попотел сам и освоился с управлением микроколлективом, с одной стороны, и чтобы он при этом не успел научиться жалеть людей в ущерб делу, – с другой. Под людьми, разумеется, подразумевались подчиненные. Не думаю, чтобы мои тогдашние коллеги сохранили обо мне очень уж приятные воспоминания.
Я счел уместным притормозить врача, зябко кутающегося в халат и не слишком скоро поспешающего к больному. Врач счел уместным на ходу огрызнуться. Я показал ему «пайцзу».
– Семнадцатая станция, я не ошибаюсь? Вы опоздали на восемь минут против допустимого. Причина?
Надо было отдать ему должное – он сохранил достоинство. Я его понимал. Врач «Скорой помощи» – должность незавидная, падать невысоко.
Компания с интересом прислушивалась.
– Дороги нет. Снег, сами видите.
– Я предупреждал вас, хотя не был обязан этого делать. И все-таки вы опоздали на восемь минут…
– Может быть, вы позволите мне заняться больным? – злобно перебил врач.
Он был прав. Это я вел себя по-пижонски. Знакомая ненавистная картина: бригада дружным залпом допивает кофе и, на рысях дожевывая бутерброды, спускается вниз, где, похожие под снегом на подбитые и брошенные бэтээры, скучают несколько неисправных машин и одна-две исправных, но бесполезных, тут же выясняется, что ключ от бокса со свободным вездеходом неизвестно у кого, потом ключ находится, вездеход случайно оказывается заправленным, но шофер как раз в эту минуту болтается неизвестно где, и становится ясно, что прибыть вовремя бригаде вряд ли удастся и на вертолете, который, кстати сказать, ремонтируется уже вторую неделю и, в лучшем случае, будет ремонтироваться еще столько же… Бардак кажется самодовлеющей стихией лишь по незнанию. Его устраивают люди.
– К вам у меня нет претензий, коллега, – сказал я, уступая место. – Работайте спокойно, прошу вас. Начальника семнадцатой – завтра с утра с объяснениями к моему заместителю.
– Передам. Отойдите.
Я отошел. Врач, бегло осмотрев больного, вкатил ему антишокового и взглянул на меня так, будто это я своей рукой ломал пострадавшему ребра. Мне нравился этот врач. Компания, тоже успевшая разглядеть «пайцзу», нравилась куда меньше. Мало того что они едва не укокошили своего приятеля – теперь пялили глаза на меня. Противно, и не может быть иначе, уж не знаю – к сожалению или к счастью. В мое время кадеты, подверженные платонической любви к выставлению напоказ собственной персоны, без всяких разговоров вылетали из Школы стаями. И теперь вылетают.
Я огляделся. Посторонних зевак вокруг почти не собралось. Лязгал подъемник на полупустом склоне. Два отмеченных мною парня с трафаретными номерами торчали на самом верху и делали вид, будто примеряются к спуску. Выходит, сбежать от охраны мне не удалось… Чего и следовало ожидать.
Интересно, подумалось мне, что они предпримут, появись необходимость срочно вмешаться? Входит ли в число достоинств ребятишек Кардинала горнолыжная подготовка?
Наверно, входит.
В затылке опять кольнуло. Зря я тут трачу время, понятно и без подсказок. Покатался – хватит. Еще повезло, что раз в году выпал день, когда мне вообще удалось подышать воздухом.
Санитары задвинули носилки с пострадавшим в вездеход. В сознание лыжный лихач не пришел, и не надо. Меньше боли. Переломы не самые удачные, но жить и ходить будет. Сопровождать вызвалась девушка. Подружка, наверное. На жену или сестру не похожа. Ну-ну.
