Я понимал. Уж куда понятнее.
Я подумал о Марсии, о том, что мы с ней вырвемся из щупальцев Кресснера, имея при себе приличные деньги для начала, и, толкнув раздвижную стеклянную дверь, шагнул на балкон. Было холодно и влажно; дул ветер, и волосы залепляли глаза.
- Желаю вам приятно провести вечер, - раздался за спиной голос Кресснера, но мне уже было не до него. Я подошел к перилам, вниз я не смотрел. Пока. Я начал глубоко вдыхать воздух.
Это не какое-нибудь там специальное упражнение, а что-то вроде самогипноза. С каждым выдохом голова очищается от посторонних мыслей, и вот ты уже думаешь лишь об одном - о предстоящей игре. Вдох-выдох - и я забыл о пачках банкнот. Вдох-выдох - и я забыл о Кресснере. С Марсией оказалось потруднее - она стояла у меня перед глазами и просила не делать глупостей, не играть с Кресснером по его правилам, потому что даже если он не жульничает, он, как всегда, наверняка подстраховался. Я ее не слушал. Не до этого мне было. Это не то пари, когда в случае проигрыша ты идешь покупать несколько кружек пива под аккомпанемент дружеских шуточек; тут тебя будут долго собирать в совок от одного угла Дикман-стрит до другого.
Когда я посчитал, что уже достаточно владею собой, я глянул вниз.
Отвесная стена небоскреба напоминала гладкую поверхность меловой скалы. Машины на стоянке походили на миниатюрные модели, какие можно купить в сувенирном киоске. Сновавшие взад-вперед автомобили превратились в лучики света. Если отсюда навернуться, успеешь не только осознать, что с тобой происходит, но и увидеть, как стремительно надвигается на тебя земля и ветер раздувает одежду. И еще хватит времени на долгий, долгий крик. А когда наконец грохнешься об асфальт, раздастся такой звук, будто раскололся перезрелый арбуз.
Неудивительно, что у того типа очко сыграло. Правда, ему грозили какие-то шесть месяцев. Передо мной же разворачивалась перспектива в мрачную клеточку и без Марсии, шутка сказать, на сорок лет.
Мой взгляд упал на карниз. Двенадцать сантиметров... а на вид им больше пяти никак не дашь. Хорошо еще, что здание сравнительно новое по крайней мере карниз не рухнет.
Может быть.
Я перелез через перила и осторожно опустился на руках, пока не почувствовал под собой карниз. Каблуки висели в воздухе. Пол балкона приходился мне на уровне груди, сквозь ажурную решетку просматривалась шикарная квартира Кресснера. Сам он стоял по ту сторону порога с дымящейся сигаретой в зубах и следил за каждым моим движением, как какой-нибудь ученый за поведением подопытной морской свинки после только что сделанной инъекции.
- Звоните, - сказал я, держась за решетку.
- Что?
- Звоните Тони. Иначе я не двинусь с места.
Он отошел от двери - вот она, гостиная, такая теплая, уютная и безопасная - и поднял трубку. И что? Из-за этого ветра я все равно ничего не мог расслышать. Он положил трубку и снова появился в дверях.
- Исполнено, мистер Норрис.
- Так-то оно лучше.
- Счастливого пути, мистер Норрис. До скорого свидания... если оно состоится.
А теперь к делу. Я позволил себе в последний раз подумать о Марсии, о ее светло-каштановых волосах, и больших серых глазах, и изящной фигурке, а затем как бы отключился. И вниз я больше не смотрел. А то лишний раз заглянешь в эту бездну, и руки-ноги отнимутся. Или перестоишь и замерзнешь, а тогда можно просто оступиться или даже сознание потерять от страха. Сейчас главное - мысленно видеть карниз. Сейчас все внимание на одно - шажок правой, шажок левой.
Я двинулся вправо, держась, пока возможно, за решетку. Мне придется, это ясно, предельно напрячь сухожилия ног, которые я развил теннисом. С учетом того, что пятки у меня свисают с карниза, на носки выпадет двойная нагрузка.
Я добрался до конца балкона - ну и как теперь заставить себя оторваться от спасительных перил. Я заставлял. Двенадцать сантиметров - это же будь здоров какая ширина! Да если б до земли было не сто двадцать метров, а сантиметров тридцать, ты бы обежал по карнизу это здание за каких-нибудь четыре минуты, урезонивал я себя. Вот и считай, что так оно и есть.
Легко сказать. Если упадешь с тридцатисантиметровой высоты, то чертыхнешься и попробуешь еще раз. Здесь второго случая не представится.
Я сделал шажок правой ногой, подтянул левую... и отпустил перила. Я распластал руки по стене, прижимаясь ладонями к шершавой каменной поверхности, я оглаживал ее. Я был готов ее поцеловать.
Порыв ветра заставил меня покачнуться; воротник пиджака хлестнул по лицу. Сердце подпрыгнуло и застряло где-то в горле, где и оставалось, пока стихия не успокоилась. Если ветер ударит как следует, меня снесет к чертовой матери с этого насеста. А ведь на противоположной стороне ветер будет посильнее.
Я повернул голову влево, прижимаясь щекой к стене. Кресснер наблюдал за мной, перегнувшись через перила.
- Отдыхаете в свое удовольствие? - поинтересовался он дружелюбным тоном.
На нем было пальто из верблюжьей шерсти.
- Вы, кажется, сказали, что у вас нет ничего теплого, - заметил я.
- Соврал, - спокойно отреагировал он. - Частенько, знаете, приходится врать.
- Как это понимать?
- А никак... никак это не надо понимать. А может быть и надо. Нервишки-то шалят, а, мистер Норрис? Не советую вам долго задерживаться на месте. Лодыжки устают. А стоит им расслабиться... - Он вынул из кармана яблоко, откусил от него и выбросил в темноту. Долго ничего не было слышно. И вдруг раздался едва слышный омерзительный шлепок. Кресснер хохотнул.
Он совершенно выбил меня из колеи, и сразу же паника вонзила в мозг свои стальные когти. Волна ужаса готова была захлестнуть меня. Я отвернулся от Кресснера и начал делать глубокие вдохи, пытаясь сбросить с себя парализующий страх. Световое табло на здании банка показывало 8.46, и рядом - ДЕЛАЙТИ ВАШИ ВКЛАДЫ НА ВЗАИМОВЫГОДНЫХ УСЛОВИЯХ!
Когда на табло зажглись цифры 8.49, самообладание, кажется, снова ко мне вернулось. По всей видимости, Кресснер решил, что я примерз к стене, потому что едва я начал переставлять ноги, держа путь к углу здания, как сзади послышались издевательские аплодисменты.
Давал себя знать холод. Ветер, пройдясь по озерной глади, словно по точильному камню, превратился в немыслимо острую косу, которая своим увлажненным лезвием полосовала мою кожу. На спине пузырился худосочный пиджак. Стараясь не замечать холода, я медленно продвигался, не отрывая подошв от карниза. Если и можно преодолеть этот путь, то только так медленно, со всеми предосторожностями. Поспешность губительна.
Когда я добрался до угла, банковские часы показывали 8.52. Задача казалась мне вполне выполнимой - карниз опоясывал здание четким прямоугольником - вот только, если верить правой руке, за углом меня подстерегал встречный ветер. Один неверный наклон, и я отправлюсь в долгий полет.
