– А потом меня вызывает менеджер, – продолжал Тузик в повышенном тоне, – и спрашивает, почему у меня кабина помята. Опять, говорит, стервец, налево ездил? Вы вот, пан Перец, играете с ним в шахматы, замолвили бы за меня словечко, он вас уважает, часто о вас говорит… Перец, говорит, это, говорит, фигура! Я, говорит, для Переца машины не дам, и не просите. Нельзя такого человека отпускать. Поймите же, говорит, дураки, нам же без него тошно будет! Замолвите, а?
– Х-хорошо, – упавшим голосом произнес Перец. – Я попробую. Только как же это он… машину?
– С менеджером могу поговорить я, – сказал Домарощинер. – Мы вместе служили, я был капитаном, а он был у меня лейтенантом. Он до сих пор приветствует меня прикладыванием руки к головному убору.
– Потом еще есть русалки, – сказал Тузик, держа на весу стакан с кефиром. – В больших чистых озерах. Они там лежат, понял? Голые.
– Это вам, Туз, померещилось от вашего кефира, – сказал Домарощинер.
– А я их сам и не видел, – возразил Тузик, поднося стакан к губам. – Но воду из этих озер пить нельзя.
– Вы их не видели, потому что их нет, – сказал Домарощинер. – Русалки – это мистика.
– Сам ты мистика, – сказал Тузик, вытирая глаза рукавом.
– Подождите, – сказал Перец. – Подождите. Тузик, вы говорите, они лежат… А еще что? Не может быть, чтобы они просто лежали, и все.
…Возможно, они живут под водой и выплывают на поверхность, как мы выходим на балкон из прокуренных комнат в лунную ночь и, закрыв глаза, подставляем лицо прохладе, и тогда они могут просто лежать. Просто лежать – и все. Отдыхать. И лениво переговариваться и улыбаться друг другу…
– Ты со мной не спорь, – сказал Тузик, рассматривая Домарощинера в упор. – Ты в лесу-то когда-нибудь был? Не был ведь в лесу-то ни разу, а туда же.
– И глупо, – сказал Домарощинер. – Что мне в вашем лесу делать? У меня пропуск есть в ваш лес. А вот у вас, Туз, никакого пропуска нет. Покажите-ка мне, пожалуйста, ваш пропуск, Туз.
– Я сам этих русалок не видел, – повторил Тузик, обращаясь к Перецу. – Но я в них вполне верю. Потому что ребята рассказывают. И даже Кандид вот рассказывал. А уж Кандид про лес знал все. Он в этот лес как к своей бабе ходил, все там знал на ощупь. Он и погиб там, в этом своем лесу.
– Если бы погиб, – сказал Домарощинер значительно.
– Чего там «если бы». Улетел человек на вертолете, и три года о нем ни слуху ни духу. В газете траурное извещение было, поминки были, чего тебе еще? Разбился Кандид, конечно.
– Мы слишком мало знаем, – сказал Домарощинер, – чтобы утверждать что-либо со всей категоричностью.
Тузик плюнул и пошел к стойке взять еще бутылку кефиру. Тогда Домарощинер нагнулся к уху Переца и, бегая глазами, прошептал:
– Имейте в виду, что относительно Кандида было закрытое распоряжение… Я считаю себя вправе информировать вас, потому что вы человек посторонний…
– Какое распоряжение?
– Считать его живым, – гулко прошептал Домарощинер и отодвинулся. – Хороший, свежий кефир сегодня, – произнес он громко.
В столовой поднялся шум. Те, кто уже позавтракал, вставали, двигая стульями, и шли к выходу, громко разговаривая, закуривали и бросали спички на пол. Домарощинер злобно озирался и всем, кто проходил мимо, говорил: «Как-то странно, господа, вы же видите, мы беседуем…»
Когда Тузик вернулся с бутылкой, Перец сказал ему:
– Неужели менеджер серьезно говорил, что не даст мне машину? Наверное, он просто шутил?
– Почему шутил? Он же вас, пан Перец, очень любит, ему без вас тошно, и отпускать вас отсюда ему просто-таки невыгодно… Ну, отпустит он вас, ну и что ему от этого? Какие уж тут шутки.
Перец закусил губу.
– Как же мне уехать? Мне здесь делать больше нечего. И виза кончается. И потом я просто хочу уже уехать.
– Вообще, – сказал Тузик, – если вы получите три строгача, вас отсюда выпрут в два счета. Специальный автобус дадут, шофера среди ночи подымут, вещичек собрать не успеете… Ребята у нас как делают? Первый строгач – и понижают его в должности. Второй строгач – посылают в лес, грехи замаливать. А третий строгач – с приветом, до свидания. Если, скажем, я захочу уволиться, выпью я полбанки и дам вот этому по морде. – Он показал на Домарощинера. – Сразу мне снимают наградные и переводят меня на дерьмовоз. Тогда я что? – выпиваю еще полбанки и даю ему по морде второй раз, понял? Тут меня снимают с дерьмовоза и отсылают на биостанцию ловить всяких там микробов. Но я на биостанцию не еду, выпиваю еще полбанки и даю ему по морде в третий раз. Вот тогда уже все. Уволен за хулиганские действия и выслан в двадцать четыре часа.
Домарощинер погрозил Тузику пальцем.
– Дезинформируете, дезинформируете, Туз. Во-первых, между действиями должно пройти не менее месяца, иначе все поступки будут рассматриваться как один и нарушителя просто поместят в карцер, не давая никакого хода его делу внутри самого Управления. Во-вторых, после второго проступка виновного отправляют в лес немедленно в сопровождении охранника, так что он будет лишен возможности произвести третий проступок по своему усмотрению. Вы его не слушайте, Перец, он в этих проблемах не разбирается.
Тузик отхлебнул кефиру, сморщился и крякнул.
– Это верно, – признался он. – Тут я, пожалуй, действительно… того. Вы уж извините, пан Перец.
– Да нет, что уж… – грустно сказал Перец. – Все равно я не могу ни с того ни с сего бить человека по физиономии.
– Так ведь не обязательно же по этой… по морде, – сказал Тузик. – Можно, например, и по этой… по заднице. Или просто костюм на нем порвать.
– Нет, я так не умею, – сказал Перец.
– Тогда плохо, – сказал Тузик. – Тогда вам беда, пан Перец. Тогда мы вот как сделаем. Вы завтра утром часикам к семи приходите в гараж, садитесь там в мою машину и ждите. Я вас отвезу.
– Правда? – обрадовался Перец.
– Ну. Мне завтра на Материк ехать, железный лом везти. Вместе и поедем.
В углу кто-то вдруг страшно закричал: «Ты что наделал? Ты суп мой пролил!»
– Человек должен быть простым и ясным, – сказал Домарощинер. – Не понимаю я, Перец, почему это вы хотите отсюда уехать. Никто не хочет уехать, а вы хотите.
– У меня всегда так, – сказал Перец. – Я всегда делаю наоборот. И потом, почему это обязательно человек должен быть простым и ясным?
– Человек должен быть непьющим, – заявил Тузик, нюхая сустав указательного пальца. – Скажешь, нет?
– Я не пью, – сказал Домарощинер. – И я не пью по очень простой и каждому ясной причине: у меня больна печень. Так что вы меня, Туз, не поймаете.
– Что меня в лесу удивляет, – сказал Тузик, – так это болота. Они горячие, понял? Я этого не выношу. Никак я привыкнуть не могу. Врюхаешься где-нибудь, снесет с гати, и вот сижу я в кабине и вылезти не могу. Как щи горячие. Пар идет, и пахнет щами, я даже хлебать пробовал, только невкусно, соли там не хватает, что ли… Не-ет, лес – это не для человека. И чего они там не видели? И гонят, и гонят технику, как в прорубь, она там тонет, а они еще выписывают, она тонет, а они еще…
