– Пустое дело, – махнул рукой Зяблик. – Локш потянули.
– Что? – переспросила она.
– Осечка, говорю. Дырка от бублика.
– И у меня ничего. Никаких признаков беременности, – сказала Верка, выкладывая на кухонный столик все, что полагалось Зяблику за сутки дежурства в засаде: нитку вяленой, сочившейся жиром саранчи, половинку черствой лепешки и кусок желтоватого неочищенного сахара.
– Эх и загужуем сейчас, – Зяблик с вожделением потер руки. – Жаль, баланды никакой нет. От сухомятки уже кишки склеиваются… Пить будете?
– Я не буду, – поспешно отмежевался Смыков.
– А мне плесни, зайчик, – Верка вытащила из чемоданчика аптечную мензурку.
После того как они, не чокаясь, выпили. Смыков глубокомысленно заметил:
– Значит, вариант кукушки исключается?
– Я вам это с самого начала доказывала, – Верка отщипнула себе крохотный кусочек лепешки. – Есть куда более простые и надежные способы репродукции потомства.
– Проще-то не бывает, – пожал плечами Смыков.
– А им, может, именно такой и нравится, – добавил Зяблик, энергично двигая челюстями.
– Похоть они свою тешат. Вроде как солдатня в захваченном городе, – высказался Смыков, не столько любопытный, сколько дотошный. – Правильно я мыслю, Вера Ивановна?
– Похоже на то, – кивнула она. – Заметьте, кого они выбирают. Под стать себе. Для варнаков это, наверное, и есть идеал красоты.
– Какой туфтой приходится заниматься, – Зяблик сплюнул. – У профурсеток в манде копаться… Еще будешь? – он щелкнул ногтем по бутылке.
– Нет, – Верка предусмотрительно пересела подальше от него.
– Как хочешь, – Зяблик жадно припал к выщербленной хозяйской чашке.
– Что теперь делать будем? – спросил Смыков. Любил он интересоваться чужим мнением и редко оспаривал его при людях, но потом все всегда делал по-своему.
– Сами решайте, – устало сказала Верка. – Вы мужики, вам виднее.
– Что делать, спрашиваешь? – Зяблик уже немного захмелел. – Отодрать ее хором да еще припугнуть хорошенько, чтобы в следующий раз не скурвилась.
– Ну это вы, братец мой, бросьте, – покосился на него Смыков.
– Да шутит наш Зяблик, – через силу улыбнулась Верка. – Тоже мне насильник нашелся. Уж как я только к нему, бывало, не подкатывалась раньше – и ничего! Функциональная импотенция. Результат глубокого нервного потрясения. Тебе сколько лет было, зайчик, когда все это случилось? За двадцать перевалило?
– Не твое дело, – обиделся Зяблик. – На себя лучше посмотри. Да на такую, как ты, даже варнак не позарится. Одни кости. А еще докторша…
– Потише, – сказал Смыков. – Предлагаю бабенку с собой забрать и еще раз хорошенько допросить. Не может такого быть, чтобы она совсем ничего не знала. А здесь пока засаду оставим.
– Опять меня? – насупился Зяблик.
– Вас, братец вы мой, вас, – кивнул Смыков. – Кого же еще? Да не одного, а с Толгаем на пару.
– На фига он мне нужен? С ним ни покурить, ни поговорить. Лучше пусть Верка останется. Уж я ей покажу функциональную импотенцию!
– Отстань! – увернувшись от его рук, Верка легонько мазнула Зяблику ладонью по лицу. – Зачем тебе мои кости? Треск такой пойдет, что все варнаки в округе разбегутся. Отстань, говорю!
– Ах вот ты как! – скорчив жуткую рожу и заухав на манер раздосадованной гориллы, Зяблик вскочил с табурета…
…И тут же напоролся на человека, который в настоящий момент на кухне никак не мог находиться!
Просто наваждение какое-то. Как проморгал этого типа верный Чмыхало? Почему никто не слышал приближающихся шагов? Почему не скрипнули проржавевшие петли входной двери? Почему бледное лицо незнакомца так мучительно напоминает о чем-то важном?
Даже подвыпивший Зяблик был против рядового обывателя как дикий кабан-секач против домашнего борова. Пока Верка еще только начала приоткрывать от удивления рот, а Смыков лапать кобуру и вместе со стулом отклоняться назад, он уже сунул руку за пистолетом. Не за тем, давно не чищенным, который для блезиру терся под мышкой, а за другим – упрятанным за поясом штанов, заранее снятым с предохранителя и взведенным. («Прострелишь ты себе когда-нибудь мошонку», – не раз говорила ему Верка.)
Да только проворные пальцы Зяблика хапнули пустоту. Пистолет удивительным образом уже перекочевал в руки незнакомца, и тот его внимательно рассматривал, наклонив боком к свету.
– Нельзя так с огнестрельным оружием обращаться – что-то неуловимо-странное было в голосе этого человека: не то он давно не говорил по-русски, не то недавно обжег язык горячим чаем. – Курок на боевом взводе, предохранитель снят, патрон в патроннике. Да и спуск совсем короткий. Подточили небось?
– Подточил, – мрачно подтвердил Зяблик. – Ты это самое… тещу свою поучи, как с огнестрельным оружием обращаться. Или дружков своих, варнаков. А меня учить поздно… Верни пушку.
– На, – незнакомец протянул пистолет Зяблику, перед этим выщелкнув патрон из патронника и ловко опорожнив магазин. – Может, присядем?
– Конечно, присядем, – опомнившийся наконец Смыков услужливо пододвинул гостю свой стул.
Так они и сели: Зяблик – положив перед собой разряженный пистолет, а тот, другой, – выстроив на краю стола заборчик из восьми тускло поблескивающих патронов. Странен он был не только голосом и поведением, но и всем обликом своим, причем странен не какими-то особыми приметами, а именно обыкновенностью внешнего вида, усредненного почти до символа. Именно такие люди без явных признаков индивидуальности, не соотносимые ни с одной определенной этнической группой, изображались на миниатюрах средневековых хроник.
Напряженная тишина длилась с минуту, даже Смыков, большой специалист вопросы задавать и зубы заговаривать, как-то подрастерялся. Потом Зяблик глухо произнес:
– Выпьешь?
– Ради знакомства можно.
– Чашка одна. Не побрезгуешь?
– Могу из горлышка.
– Как хочешь.
Точным красивым движением, словно последний мазок на картину наносил, Зяблик выплеснул в чашку ровно половину содержимого бутылки.
– Ну, будем, – сказал он.
– За все хорошее.
Незнакомец приподнял бутылку, но она внезапно хрустнула у него в руках, как елочная игрушка, обдав всех брызгами самогона.
– Вот незадача! – с напускной досадой сказал он, дробя в горсти осколки стекла. – Уж простите за неловкость.
– Так, – Зяблик поставил на место чашку, которую так и не успел донести до рта. – Весьма впечатляюще. Публика потрясена. Бурные аплодисменты. А подкову перекусишь?
– Лучше котлету, – незнакомец вытряхнул в мусорное ведро стеклянное крошево. – Сейчас я уйду. Есть две просьбы к вам. Или, если хотите, совета. Первая – не трогайте девчонку. Второе – не надо стрелять мне в спину. Дело неблагодарное.
