Генри Каттнер в известном цикле рассказов о семействе Хогбенов с насмешкой писал, как обыватель относится к тем, кто не похож на него. Роберт Силверберг идет дальше своего старшего товарища по «фантастическому цеху» и показывает будущее, когда социальная ксенофобия становится пережитком. По словам рассказчика, «за последнюю сотню лет мы избавились от множества предрассудков… Теперь, кажется, мы научились принимать людей такими, какие они есть, даже тех, которые на нас не похожи. Теперь мы даже принимаем людей, которые не совсем люди. Как мутанты».
Сезон мутантов — символическое обозначение этого этапа в развитии человечества, когда в основе поведенческого модуса человека утвердится, наконец, принцип терпимости, когда воцарится новый тип человеческих отношений. Не о них ли мечтал Роберт Бернс:
«При всем при том,
При всем при том,
Могу вам предсказать я,
Что будет день,
Когда кругом
Все люди станут братья!»
Космические полеты, обживание далеких миров — непременная черта мира будущего в фантастике. В произведениях Силверберга на эту тему не часто встретишь «малый джентльменский набор» космической оперы — от похищенной инопланетными злодеями земной красотки до спасающего ее лихого «странника по звездам». Для писателя космос не просто место, где разворачиваются увлекательные приключения («закручивает» писатель сюжеты мастерски!), а своего рода испытательная площадка, полигон для проверки человека на психологическую, нравственную прочность.
Освоение космоса — это непрерывная цепь непредвиденных обстоятельств, аварийных ситуаций, возникающих по самым разным причинам (а чаще всего — вследствие совокупности их). Мир космоса суров, он требует от людей, дерзнувших вторгнуться в него, мобилизации всех сил, отваги, присутствия духа, умения в самом сложном положении принять оптимальное решение. Люди, осваивающие иные миры, живут и работают в сложнейших условиях, претерпевают лишения. Без взаимовыручки, взаимного доверия, дружбы трудно выжить вдали от родины. И нелепым анахронизмом выглядят в рассказе «Тру-ру-ру-ру», герои которого несут вахту на лунной базе, косность администрации Америки будущего, требования чиновников с Земли обязательной бюрократической отчетности.
Космос необходим Силвербергу для решения земных проблем. Казалось бы, в рассказе «Будущие марсиане» речь идет о том, какой способ освоения Марса выберут люди будущего. На самом же деле автор ставит одну из тех проблем, к которым он постоянно обращается в своем творчестве, — проблему условий мирного сосуществования, необходимости демократического решения вопросов социального общежития.
Важное место в творчестве Силверберга занимает тема времени. Возможно, у кого-то вызовет сомнение «патентная чистота» НФ идей в некоторых произведениях писателя. В самом деле, рассказ «Хранилище веков» — не что иное, как остроумная вариация путешествия в будущее уэллсовской машины времени, а рассказ «Джанни» напомнит, очевидно, любителям жанра одну из лучших новелл Азимова «Уродливый мальчуган». Но в научной фантастике приоритет открытия той или иной идеи не означает, что она отныне, подобно очередной золотой монете в сундуке скупого рыцаря, должна услаждать лишь взор владельца. По меткому замечанию американского писателя и критика Джеймса Блиша, научная фантастика — та область литературы, где заимствование сюжетообразующих идей просто неизбежно. Дело не в том, подчеркивал критик, чью идею использовал автор, а для каких целей ее выбрал и как обработал художественно.
Это наблюдение подтверждает рассказ «Джанни».
Гениальный композитор XVIII века Джованни Баттиста Перголези перенесен в XXI столетие. Особенности музыки будущего Силверберг заимствовал, судя по всему, у адептов современного рока (в описываемом в рассказе будущем он трансформировался в «рок-форсаж»). Шоковое воздействие этого своеобразного музыкально-вокального коллажа, сопровождаемого световыми эффектами, идет от «психоделического культурного стиля» в американской музыке и литературе 60-х—начала 70-х годов, когда в стране широкое распространение получили наркотики.
Бесспорно, Перголези пришлось пережить немало: «Когда ты умрешь один раз нищим и голодным, тогда поймешь, что это такое…» Но погоня за славой и богатством, которые он хочет «сейчас и здесь», сжигает композитора, приводит его к трагическому исходу. Гибель Перголези — символ возмездия художнику, который изменяет своему таланту в угоду массовой культуре.
Советский читатель, хорошо знающий роботов, рожденных воображением Азимова, Каттнера, Шекли, Брэдбери, может теперь познакомиться и с роботами Силверберга. Благодаря таланту писателя мы воспринимаем их существами, обладающими своим характером, своей психологией. Забавный вначале, а потом пугающий своим педантизмом роботостюард из рассказа «Железный канцлер», жуликоватый «механизированный коммивояжер» из рассказа «Контракт» или «кибернетический сфинкс» из рассказа «Вот сокровище…» — все они не похожи друг на друга.
Робот — это «зеркало», в котором отражается человек (недаром герой одного из рассказов Шекли восклицает: «Никто не понимает людей лучше вас, роботов!»). Перед роботом, охраняющим клад на далекой планете, проходят сотни людей, стремящихся завладеть сокровищами («Вот сокровище…»). Каждый подвергается испытанию, не выдержавших его робот убивает. В основе действий робота понимание им человеческой натуры: всех прибывавших на планету влекла возможность мгновенного обогащения, что рождало стереотип поведения, одинаковость ответов на вопросы робота — начинал работать алгоритм алчности. Когда же герой рассказа стал давать бессмысленные по сути, лишенные логики и тем самым нарушающие стереотип ответы, робот пропустил человека к сокровищам. Но вынести их герою не удалось — роль беззаботно-бескорыстного сыграть до конца он не смог…
Роботы Силверберга подчиняются знаменитым законам Азимова. Но бывает так, что программа дает сбой, как в рассказе «Железный канцлер». Однако писателя интересуют не столько сюжетные возможности, предоставляемые такой ситуацией, сколько возможность с ее помощью ввести в рассказ социально-критический мотив. Роботостюард, стремясь заставить членов семейства Кармайклов похудеть, посадил их на полуголодную диету и исключил любые контакты с внешним миром. Такой сюжет позволил бы, бесспорно, написать вполне «товарный» рассказ о вышедшем из повиновения роботе. Но у Силверберга, как мне кажется, была иная цель. Излишняя полнота Кармайклов становится метафорой их жизни — буржуазно-самодовольной, обывательски-сытой, в которой еда занимает центральное место, — и рассказ приобретает сатирическое звучание. Аналогичным образом в рассказе «Озимандия» появление уникального робота — хранителя культуры исчезнувшей цивилизации понадобилось автору, чтобы подчеркнуть свое неприятие милитаризма, солдафонства.
