Он заметил, конечно, что доктор Алфкон не появился в следующий раз, когда подошла на то пора, но в этом не было ничего особенного. Ученые приходили и уходили, перемещаясь внутри большой, тщательно охраняемой пещеры только в сопровождении вежливых, одетых в тщательно выглаженную красивую форму полицейских Порта. Ученых редко хватало надолго, пока в псих-команде чувствовалось постоянное странное напряжение, иногда разряжавшееся в яростные словесные баталии, в которых спорящие сильно напрягали голосовые связки. Что ж, Свени так и не выяснил, в чем тут дело — связь со внешним миром ему обрывали сразу, как только поднимался крик. Но он заметил, что некоторые из голосов уже больше никогда не принимали участие в спорах.
— А где доктор Эмори? Ведь это его день.
— Он закончил свою вахту.
— Но я хочу с ним поговорить. Он обещал мне книгу. Разве он уже не вернется навестить меня?
— Не думаю, Свени, что он вернется. Как это ни печально, но он уволен. Не волнуйся за него, у него все хорошо. Книгу я тебе принесу.
После третьего подобного случая Свени в первый раз позволили выйти на поверхность Луны — правда, с охраной из пяти человек в скафандрах. Но Свени было все равно. Новая свобода показалась ему огромной, а его собственный защитный костюм — ерундой по сравнению с неуклюжими вакуумными скафандрами полицейских.
Свени его почти не ощущал. Это был первый предварительный глоток той свободы, которую ему предстояло получить — если верить многочисленным намекам — после того, как он выполнит свое главное задание. Он даже сможет увидеть Землю, где живут люди.
О своем назначении он знал все, что нужно знать, и это знание стало его второй натурой. Со дней одинокого холодного детства в него вдалбливали эти знания, и всякий раз в конце следовала не терпящая возражений фраза-приказ:
— Эти люди нам нужны, и нужны здесь. Мы должны вернуть этих людей.
Пять слов — но в них заключался смысл работы и самого существования Свени. В них же его единственная надежда. Адаптанты должны быть пойманы и возвращены на Луну, точнее — под купол Порта — единственное место кроме Ганимеда, где они могли существовать. И если пленить их всех не удастся, он должен рассматривать все это как возможность вернуться хотя бы с доктором Якобом Рулманом. Только он знал главный секрет — как превратить адаптанта в нормального человека.
Свени понимал, что доктор Рулман и его товарищи — преступники, но насколько тяжело их преступление, он никогда не задумывался и никогда не пытался ответить сам на этот вопрос. Слишком неполными и схематичными были те стандарты, по которым он мог судить. Но с самого начала было ясно, что колония на Ганимеде возникла без разрешения Земли. Колонисты воспользовались методами, которые не одобрялись Землей (не считая особых случаев вроде Свени), и Земля хотела со всем этим покончить. Не силой, потому что они вначале хотели узнать то, что знал Рулман, а с помощью такого тонкого произведения науки, каковым являлся Свени.
«Мы должны вернуть этих людей!»
После этого намекалось — прямо этого никто не обещал — что Свени, возможно, трансформируют в человека и он получит свободу побольше той, что ощущал, прогуливаясь по лунной поверхности в сопровождении пяти охранников.
Обычно после очередного такого намека начинались ссоры среди научной команды. Любой нормальный человек быстро заподозрил бы, что эти намеки имеют под собой более чем зыбкую почву, а Свени, благодаря системе обучения, очень рано стал недоверчивым и подозрительным. Но итог его мало интересовал. Это была его единственная надежда, и он принимал ее без колебаний. Выбирать не приходилось. Но начало одного разговора заставило Свени заподозрить, что дело тут не в сомнениях о возможности обратной трансформации адаптантов. Например, Эмори однажды взорвался:
— Но, предположим, Рулман был прав и… — Щелк… и звук выключили.
Прав — в чем? И может ли нарушитель закона быть в чем-то правым? Свени этого не знал и не мог знать. Потом был один техник, который сказал: «Стоимость — вот в чем беда терраформирования». Что он имел в виду? Всего через минуту его поспешили выслать из камеры с каким-то неожиданным поручением. Таких случаев было много, но всякий раз Свени как-то не удавалось сложить эту мозаику в целостную картину. Он решил, что прямого отношения к его шансам стать нормальным человеком они не имеют, и поспешил забросить их в обширную пустыню неведения.
В конечном итоге реальностью обладал лишь приказ. Приказ и кошмары. «Мы должны получить их обратно!» Эти слова и были той первопричиной, из-за которой Свени, словно в кошмаре, от которого не избавиться, падал вниз головой к поверхности Ганимеда.
Адаптанты обнаружили Свени, когда он одолел половину большого перевала — единственную дорогу к их колонии на полке — обрыве плато «эйч». Он никого не узнал — их не было на фотографиях, которые он запомнил. Но его легенду они приняли достаточно охотно. И усталость ему имитировать не пришлось. Гравитация на Ганимеде была для Свени нормальной — его тело как раз к ней было создано и приспособлено, но путь, а тем более подъем в гору был долгим и изнурительным.
Свени с удивлением обнаружил, что дорога ему по душе. Впервые он передвигался совершенно один, свободно и без надзора полицейских или объективов телекамер, в мире, где он физически чувствовал себя дома — в мире без стен. Воздух был густым и вкусным, откуда-то налетали ветра — и температура была заметно ниже той, что поддерживалась в куполе на Луне. Вместо серого потолка было иссиня-черное небо, на котором поблескивали искорки звезд.
Не нужно было соблюдать осторожность. Слишком легко и приятно было воспринимать Ганимед как дом. Его об этом предупреждали, но он и подумать не мог, что опасность эта может оказаться не только реальной, но и такой… умиротворяющей, что ли.
Молодой адаптант быстро прошел с ним остаток пути до колонии. Адаптанты — кроме Рулмана — были в такой же степени нелюбопытны, как и безымянны. Рулман был другим. Удивление и изрядное недоверие отразились на его лице, когда в комнату ввели Свени. И эти эмоции были такими сильными, что едва не испугали Свени.
— Невероятно! — воскликнул Рулман, — это совершенно невозможно! — И он замолчал, с макушки до пяток рассматривая вновь прибывшего. Выражение изумленного недоверия стало слабее, но ненамного.
Этот длительный осмотр, в свою очередь, дал Свени возможность осмотреться. Рулман выглядел старше, чем на фотографиях, но это можно было понять. Возраст даже менее сказался на его внешности, чем Свени ожидал. Ученый оказался худощавым, уже начинающим лысеть человеком с покатыми плечами, заметное брюшко, которое виднелось на фотографиях, полностью исчезло. Очевидно, жизнь на Ганимеде его как-то закалила. Фотографии не подготовили Свени к восприятию его взгляда — глаза у Рулмана сидели глубоко, спрятавшись под тенью лохматых бровей, как у совы, и были такие же пронзительные и немигающие.
