(Так и мой анализ крови можно задать в блок «кроветворные органы». Машину включить, и она покажет, что на таком-то месяце будет то-то с селезенкой, потом с сердцем, затем нарушение обмена и так далее. До смерти. И выдаст срок. А потом можно проиграть еще и еще раз, по очереди задавая лекарства. Но результат будет один. Только сроки все-таки разные.)
Не надо жестов и эффектных сцен. Моделирующая установка — вполне реальное дело, только требует очень много труда. Напишем список: «Что нужно, что сделано, что сделать».
Я пишу. Список длинный. Прямая работа моей лаборатории — это получение характеристик органов. Например, как зависит объем крови, выбрасываемой сердцем, от давления в венах и в артериях? То же про печень, почки. Как регулируются разные органы эндокринными железами, нервной системой?
Медленно идет дело. Нет еще ни одной законченной характеристики. Если так пойдет, то мы явно не успеем. Нужно с кем-то кооперироваться. Шире использовать клинику Петра Степановича.
Грустно.
Нажать на Институт кибернетики, чтобы ускорить инженерные разработки?
Да, нажмешь! Профессор Сергиевский очень мил, но, кроме нашей машины, у него масса других дел. «Простите, Иван Николаевич, прибавить людей на вашу тему не могу, все заняты. Но выполнение заказов на опытном заводе ускорю».
И на том спасибо. Юра без конца канючит: «Вмешайтесь на высшем уровне». Хороший парень.
Вот прийти к Сергиевскому и сказать:
— Борис Никитич, у меня лейкоз… Белокровие. Жить мне осталось год или чуть больше. Помогите. Очень нужно увидеть хотя бы макет машины.
Не хочется это говорить. Ставить людей в неловкое положение. И, не дай бог, еще выслушивать соболезнования. Это ужасно — вызывать сострадание.
Много мне предстоит увидеть жалостливых взглядов.
Снова смотрю список. Все-таки если напрячь все силы, то машину собрать можно. Пусть не для всех заболеваний, а только для важнейших, но можно.
Другие добавят после меня.
Другие.
Нужно сейчас выбрать себе преемника и готовить его к этой роли. Два главных требования: научная инициатива и человеческие качества. Принципиальность и терпимость. Конечно, хочется, чтобы он развивал мои идеи. «Мой учитель Иван Николаевич…» Этого ты хочешь? Как странно, копнешь поглубже и достанешь дерьмо. Начинает казаться, что ты весь им набит.
Если он будет только «продолжать и развивать», так грош ему цена. За два-три года лаборатория сойдет на нет. Правда, наше направление моделирование физиологических процессов — необозримо, но оно может выродиться в игру формулами, за которыми исчезнет человек. Наука для науки. Будет математика, будут электронные модели, а в клиниках все останется по-старому.
Я им оставлю задания на несколько лет. Уточнять характеристики органов. Совершенствовать модель организма. Следующий шаг — приключить модель к больному, и чтобы она сама настраивалась в процессе взаимодействия. Тогда предсказания машины будут наиболее вероятными. Еще дальше — автоматическое управление организмом с коррекцией обратными связями. Для этого нужны новые средства воздействия — лекарства, аппараты…
Как не хочется покидать этот мир идей! Что может быть лучше думания, исканий? Неужели скоро конец? Эти кипы черновых заметок с мыслями превратятся просто в утиль.
Превратятся. Мемориального музея не будет.
Никогда не считал себя честолюбивым, а теперь вдруг захотелось «оставить память».
Улыбаюсь. Даже хочется рассмеяться.
Знаю твердо, что ничего не будет, кроме земли, а где-то в подсознании глупая мысль: «Не может быть».
Все-таки кого же оставить? Семен явно не годен. Добропорядочен, но не умен. Огорчится. Уверен, что вполне подходит. Столько лет заместитель.
Каждый переоценивает себя. И я тоже.
Остаются еще трое: Вадим, Игорь, Юра. Если бы Люба была физиологом! Да, конечно, она бы сберегла твое наследство. Женщины до глупости самоотверженны.
Вадим талантлив, молод, во нетерпим. Будет ругаться и всех разгонит. И к покойному шефу почтения не жди. Скажет: «Наш папахен тут здорово напутал…»
Игорь весьма положителен. Общий любимец. Но это, наверное, плохо, когда ученый такой уж хороший и веселый? Нет ли там равнодушия? Подрастет и зажиреет.
Юра просто еще молод. Но зато инженер и математик. Это, конечно, повыше физиолога.
Не могу решить. Посмотрю, какая будет реакция. Завтра соберу старших и скажу: «Так и так…»
«Так и так… И больше не будем к этому возвращаться».
Уберем со стола. Хорошая квартирка у меня. Сожаление.
Закурить, может быть? Какой теперь смысл терпеть, раз все равно конец? Причина утомляемости была совсем не в табаке. Положим, сигареты тоже влияли. Замечал, когда о лейкозе не было и речи. Жалко начинать — три месяца терплю. И нельзя показывать слабость перед ребятами. А я тайно, дома. Лицемер.
Потерплю еще. Но догматизм тоже ни к чему.
Насоставлял планов, а где взять силы? Это ведь не только думать в кабинете и даже не только опыты в лаборатории.
Все нужно выбивать.
Как подумаешь, так руки опускаются.
Вот эти пункты на бумажке: «Достать прибор», «Смонтировать устройство», «Просчитать результаты опытов на ЭВМ». Опять «Борис Никитич, нужны программисты, выделите время на „М-20“. А там она сломается, нужно проситься на другую машину. Как жаль, что нет своей! Сколько раз говорил директору: „Купите для Института физиологии“. „Зачем вам? Поставить негде, подождите нового здания…“
Не могу ждать, не могу.
Придется сказать о болезни директору. Вместе нужно решать вопрос о преемнике. Защитить будущую лабораторию. Друзья-коллеги живо начнут откусывать уголки, только помри. Нужно еще одну комнату выпрашивать для машины. Опять упреки будут.
Слушай, друг, а не лучше ли бросить все эти планы?
Дожить тихонько. На работу приходить, конечно, пока есть силы. Но без горячки, без спешки.
Читать книги. Например, о всяких путешествиях, если романы не нравятся. Кое-что все-таки попадется забавное.
В театр ходить. Концерты со знаменитостями слушать.
Вести разговоры с умными людьми. Впрочем, им теперь неприятно будет со мной…
Наконец, можно поехать к морю, на курорт. Даже, может быть, с Любой.
Помнишь тот счастливый месяц? Моя маленькая отдельная комната. Плохая, даже без умывальника. Обои с розовыми цветочками. Кровать удобная. Было счастье. Мы тогда совсем забыли, что любовь наша грешная. Что люди ее не прощают.
Зато потом расплата. Мир тесен. — Разве в санатории что-либо можно скрыть?
Больше уже такое не повторялось. Тайна. Общественное мнение. А главное, у нее дети. Мальчик уже начинал понимать…
