Шипионе вопросительно приподнял руку.
– Была там какая-то история с побитой потаскухой. Говорят, он ранил ее ревнивого любовника, который, на беду, оказался стражем порядка, – объяснил дель Монте.
Шипионе пожал плечами. Этот рассказ его не удивил и не возмутил.
– Когда Караваджо поселился в этом дворце, – продолжал дель Монте, – то ничем не отличался от обычных миланских головорезов. Во многих отношениях он таким и остался. Манера письма меняется у него быстрее, чем характер. Но в глубине души он хранит нечто нежное и возвышенное, откуда и черпает свое вдохновение.
– По прибытии в Рим он направился прямиком к вам?
– Некоторое время он жил у священника. Тот дал ему приют из уважения к его покровителям – семейству Колонна.
Шипионе слушал своего собеседника с отсутствующим видом. Дель Монте не сомневался, что кардинал-племянник уже прикидывает, какую пользу сможет извлечь из присутствия Караваджо для укрепления собственного авторитета в самых влиятельных кругах. О таких вещах он не забывал ни на минуту. В Риме семейство Колонна пользовалось немалым весом.
– Понятно, – находясь в плену своих мыслей о политических выгодах, которые принесло бы ему покровительство художнику, Шипионе даже замедлил шаг.
– У меня он появился более десяти лет назад, – продолжал дель Монте. – Я дал ему кров, предоставил мастерскую и отвел место за столом музыкантов и ученых, живущих моими милостями.
– Руководимое вами Тосканское посольство слывет подлинным приютом искусств и наук. Но разве у Караваджо нет другого покровителя?
Дель Монте едва сдержал улыбку. «Иными словами: кого еще надо убрать с пути, чтобы завладеть Караваджо? Не ожидал от тебя такой прыти».
– Семейство Маттеи заказало ему несколько картин.
Напряженный мыслительный процесс отражался на лице Шипионе весьма явственно, словно тот выводил цифры на стене, складывая их и вычитая.
– Кардинал Маттеи?.. – он пошевелил пальцами, не желая прямо задавать щекотливый вопрос.
– О да, он не великий любитель искусства. Но его братья, напротив, большие поклонники Караваджо и готовы тратить деньги на удовольствия, в которых отказывает себе почтенный кардинал, – дель Монте замолчал.
Молчал и Шипионе, погруженный в размышления о том, кому лучше принести в дар картину и в чьей галерее можно разжиться другими полотнами Караваджо.
«Ну что ж, пусть знает, для кого еще поработал Караваджо за те двенадцать лет, что провел здесь», – подумал дель Монте. Шипионе он поведал, что картины у Караваджо заказывали маркиз Джустиниани, банкир дон Оттавио Коста, монсеньор Барберини – который, по мнению многих, однажды взойдет на Святой престол. Что же до картин из коллекции госпожи Олимпии Альдобрандини. Дель Монте решил, что как раз о них лучше умолчать. Прежнему Папе Клименту госпожа Олимпия приходилась племянницей, Шипионе же не прекращал нападать на эту семью, стремясь лишить ее как влияния, так и богатств – особенно теперь, когда в Ватикане воцарился его дядя.
– Несмотря на то что поклонников у маэстро Караваджо предостаточно, он по-прежнему находится под моим покровительством.
Шипионе с усмешкой подкрутил усы, явно сомневаясь в надежности опеки, которую дель Монте установил над художником.
– Бьюсь об заклад, что вы ему нужны только чтобы поручиться за него, когда его арестуют за буйство и бросят пьяного в тюрьму Тор ди Нона.
– Всем известно, что в таких случаях он ищет именно моей защиты. Как вы уже отметили, все эти художники примитивны, и только его картины несравненны.
Они добрались до верхних ступеней.
– Что до моей коллекции, она находится здесь, – сказал дель Монте. – В ней семь полотен нашего маэстро Микеланджело из Караваджо. Милости прошу, ваше высокопреосвященство.
Он провел Шипионе в широкую галерею. Стены ее почти до потолка были увешаны картинами. Лучшие из них находились на уровне глаз, прячась за зелеными занавесками от солнечного света и мух. Кардиналы двинулись вперед. Дель Монте взялся за желтый шелковый шнурок, чтобы отдернуть одну из занавесок.
* * *
Молоденькая служанка натирала воском терракотовые полы дворца, когда на лестницу ступил незнакомец на вид лет тридцати пяти. Девушка присела на корточки, отерла лоб и заправила за ухо прядь рыжевато-каштановых волос. Весь ее облик выражал какую-то дерзкую покорность, хорошо знакомую всякому, кто вынужден проживать в домах богатых вельмож-покровителей. Вошедшему мужчине уже доводилось видеть такие лица, но на этот раз он не сомневался, что девушке пока что рано роптать на судьбу. По ее смуглой коже, четко очерченным угольно-черным бровям и заостренному носику он понял, что она с юга итальянского полуострова, населенного потомками древних греков. В ее руки въелась грязь, под каждым ногтем чернела траурная полоска.
Лестницу венчала статуя Геркулеса, привезенная сюда с руин римского форума. Мужчина закинул полу своего короткого черного плаща на плечо и прислонился к каменному изваянию. Обычно взгляд его был довольно жестким, что говорило о сильном характере и гордом нраве; улыбнувшись девушке, он понял, как сильно ее этим удивил, – проявление такого добродушия с его стороны прежде ей казалось невозможным. Между черными усами и бородкой мелькнули белоснежные зубы. Он горделиво выпрямился, стоя плечом к плечу с Геркулесом, провел рукой по своим довольно длинным волнистым смоляным волосам, кашлянул и чуть дернул вбок головой, принимая благородный вид в подражание мифологическому божеству.
– Как я тебе нравлюсь? – спросил он.
Девушка рассмеялась.
– Ну, кто из нас скроен удачнее? Я или этот парень? – он хлопнул по мускулистому плечу скульптуры. – Представляешь, он пролежал под развалинами полторы тысячи лет. Я просто обязан выглядеть лучше.
– Но не так уж и хорошо: вы, кажется, не совсем здоровы.
– Дело в том, милашка, что вчера я допоздна засиделся с известным архитектором маэстро Онорио Лонги, мы здорово повеселились, – он потрогал языком кончик своих усов и хлопнул выщербленного мраморного Геркулеса по плечу. – Бедняга! Древний мрамор сковал его движения и не дает протянуть руку, чтобы коснуться красавицы, стоящей перед ним.
– Какая жалость!
Сдвинув брови над сверкающими карими глазами, с краской, вспыхнувшей на щеках, он шагнул к девушке:
– Но я-то не античный герой на пьедестале. Я могу дотронуться.
Он опустился на колени рядом с ней, ощутив запах воска, исходящий от ее рук, и застарелого пота от грубого рабочего платья, которое она подоткнула, чтобы было сподручнее ползать, натирая полы. В ее ответном взгляде не было ни обычного для служанки глуповатого непонимания, ни блудливого приглашения – как у распутниц из Болотной таверны. В ее глазах он увидел столь прекрасное спокойствие, что ненадолго забыл о своем желании обольстить ее – и умолк, не зная, что же делать дальше.
