Это еще и философский спор, столкновение двух убедительно аргументированных точек зрения.
Первую из них, исходящую из антропоцентрического видения мира, страстно отстаивает ученый-историк Ромеро. «Знакомство со звездожителями доказало, — утверждает он, — что человек — высшая форма разумной жизни. Только теперь я понял всю глубину критерия: „Все для блага человечества и человека“.»
Ромеро считает, что альтруистическая помощь слаборазвитым цивилизациям и тем более огромнейший риск, неизбежный в случае столкновения с разрушителями, есть, прежде всего, — забвение интересов Земли. «Неожиданная опасность нависла над человечеством. Мы обязаны сегодня думать только о себе, только о себе! Никакого благотворительства за счет интересов человека!» — восклицает он, убежденный, что защищает все человечество с высоких гуманных позиций.
Другие герои романа — Вера, Эли, Андре, Лусин — отстаивают иную точку зрения, наиболее четко выраженную Верой — членом Большого Совета Земли. Она считает, что теперь, когда люди берут на себя заботу о менее развитых инопланетных цивилизациях, пришло время расширить гордую формулу: «Человек человеку — друг, товарищ и брат», под сенью которой почти шесть столетий жило объединенное человечество. Теперь она должна звучать так: «Человек всему разумному и доброму во Вселенной — друг!».
И только узко мыслящие люди могут обнаружить противоречие между этой формулой и принципом: «Общество существует для блага человека — каждому по его потребностям». Нет, принцип, как таковой, остается, но приобретает новое наполнение. «Сейчас человек стал лицом к лицу с иными мирами, — говорит Вера. — Можем ли мы равнодушно пройти мимо разумных существ, томящихся без света, тепла и пищи? Повернется ли у нас язык бросить им: „Вы по себе, мы по себе — прозябайте, коли лучшего не сумели…“ А раз появились новые обязанности, то возникли и новые потребности — мы должны стать достойными самих себя!»
Таким образом, Снегов, устами Веры, как бы подводит черту под своими размышлениями о неизбежности возникновения совершенно новых морально-этических категорий, отвечающих задачам Нового Человека, своим могуществом расширившего мир от одной обжитой планеты до сотен и тысяч обитаемых систем.
«Мы знаем теперь, — утверждает Эли после первого столкновения землян с разрушителями, — за кого мы и кто против нас, мы знаем, что тысячи обитаемых миров, проведав о нашем выходе во Вселенную, с мольбой и надеждой простирают к нам руки. Вот она вьется тонкой нитью, пылевая стежка, след нашего пролета. Я надеюсь, я уверен, что недалек тот час, когда проложенная нами в космосе тропка превратится в широкую дорогу, высочайшую трассу Вселенной — от человека к мирам, от миров к человеку!»
В этих словах как бы концентрируется гуманистический пафос романа, отрицающий благополучие и уют антропоцентризма во имя высокого и благородного назначения человечества, вступившего в контакт с обитателями иных миров.
Помимо основной, направляющей действие идеи о расширении понятия гуманизма в эпоху межзвездных связей, роман привлекает рельефно очерченными образами людей будущего, каждый из которых наделен яркой индивидуальностью и речевой характеристикой. Писатель пытается представить себе, какими могут быть новые этические конфликты, возникающие в совершенно необычных, с нашей точки зрения, условиях (отношения Веры и Ромеро, людей Земли и представителей инопланетных цивилизаций и т. д.).
Автор не вдается в подробные описания науки и техники далекого будущего, ограничиваясь лишь отдельными броскими деталями, которые позволяют вообразить, как далеко продвинулось человечество в своем развитии.
За сотни световых лет от нашего Солнца создана искусственная планета Ора, служащая местом встреч людей с разумными обитателями других миров. На разных участках этой планеты земляне создали особые условия, воспроизводящие атмосферу, гравитацию, климат, интенсивность излучения и прочие природные свойства каждой обитаемой планеты.
Обратим еще внимание и на такую отличную находку Снегова. Гигантская электронная машина — Большая Академическая — помогает в решении сложнейших вопросов, которые возникают перед обществом. Подобные фантастические устройства встречаются во многих книгах. Но здесь среди ста миллиардов элементов Большой на долю каждого жителя Земли отводится уголок в миллион ячеек — так называемая Охранительница. Функции ее универсальны. Она оберегает своего подопечного от опасностей и болезней, предостерегает от необдуманных поступков, а если обнаружит какие-то душевные неполадки, то, как составная часть Большой, бьет тревогу перед всем человечеством.
«Люди как боги» — первая книга большого, еще не законченного романа Сергея Снегова.
Мы уже говорили, что многочисленные романы и повести, не поднимающиеся выше литературного ремесленничества, однотипны и по идейному содержанию и по форме изложения. Другое дело, когда встречаешь подлинно талантливую вещь. Она всегда поражает новизной мысли, щедростью воображения, художественными находками. Если бы время от времени не появлялись такие произведения, литература задержалась бы в своем развитии. Это относится к любому жанру.
Когда речь заходит о новаторских исканиях в советской фантастике, критики в первую очередь называют Аркадия и Бориса Стругацких. И пусть не каждая новая их вещь лучше предыдущей — она всегда необычна, своеобразна, является плодом серьезных раздумий и смелого творческого поиска. Такова и «Улитка на склоне», представляющая собой законченный фрагмент из новой повести Стругацких.
В ней все нарочито замедленно — и движение событий, и поток мыслей, и тягучие речи персонажей, и ритм самого повествования. Все это действительно ассоциируется с образом ползущей улитки.
Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи,
Вверх, до самых высот!
Таков эпиграф к повести, приобретающий в контексте глубокий смысл. Действие происходит в каком-то загадочном дремучем лесу, без конца и без края, и этот лес медленно и неотвратимо наступает на деревни, где живут какие-то примитивные вымирающие существа. Трудно сказать, на какой планете и в какой звездной системе все это происходит. А может быть, точный адрес и не обязателен? Ведь вся эта обстановка с такими странными, тщательно выписанными деталями и захватывающими воображение пейзажами, словно перенесенными из каких-то жутких сказок, может быть, только иллюстрирует этические воззрения авторов?
Поначалу повесть может вызвать у читателя недоумение. Она не укладывается ни в какие привычные рамки. Непрерывно нагнетается ощущение какой-то неминуемой опасности, связанной с этим ужасным лесом.
