Единственно, что было известно точно – так это ее возраст и настоящее имя. Возраст, который присвоила себе Савская, расходился с паспортным в тридцать лет, а в графе «имя» стояло тривиальное «Зинаида Федоровна Петухова». Впрочем, она и не скрывала, что имя ее выдуманное. «Сценический псевдоним обязан иметь каждый талантливый актер», – объясняла она тем, кто пытался заподозрить ее в двуличности.
Савскую в Но-Пасаране не любили. Она была ненастоящая, непозволительно много врала, презирала всех окружающих, от нее дурно пахло, и, вдобавок ко всему, Ариадна являлась хозяйкой омерзительной по характеру Мальвины. Одного этого было достаточно, чтобы завоевать вековую ненависть окружающих.
– А не терял ли кто за последне время в селе ухо? – обрадовался Костя словоохотливости девушки.
Калерия с тревогой вгляделась в его лицо.
– Господи, вот противная животная, – всплеснула она руками, – до чего человека довела! Вы не беспокойтесь, она не бешенная, уже не раз проверяли. Сейчас продезинфицирую, перевяжу и завтра будете как новенький.
Калерия работала медсестрой в фельдшерско-акушерском пункте или ФАПе, как его сокращенно называли в Но-Пасаране. Она толково и безболезненно обработала укусы и, не мучая пациента бумажной волокитой и ненужными прививками, отпустила на волю.
– И все-таки, – еще раз попытал счастья Костя, – скажите, есть ли среди ваших знакомых одноухие граждане и не пропадало ли у кого из односельчан одно ухо за последнее время?
– Идите домой, – не ответила ему на вопрос Калерия, – выпейте теплого молока с медом и ложитесь в постель. У вас есть мед и молоко?
– Ненавижу молоко с медом, – пробормотал Костя.
Забота медсестры начинала его раздражать. Участкового должны уважать и побаиваться, а эта молодая женщина относилась к нему покровительственно, как к ребенку или младшему брату.
– Попрошу вас не уезжать из Но-Пасарана, – сказал он строго, – вы можете дать важные свидетельские показания.
– Уехала бы, да не с кем, – глубоко вздохнула Калерия.
– То есть как это? – не понял Комаров.
– А никак. Не волнуйся, участковый, никуда я не денусь.
Немного потоптавшись на месте, Костя резко выскочил за дверь и размашистой походкой зашагал прочь от ФАПа. В окне процедурной с занавесочками в горох долго маячило круглое, молочно-белое лицо Калерии. Наконец, девушка глубоко вздохнула, отчего занавеска вздулась парусом, и отошла от окна.
* * *
Новый участковый широкими шагами мерял небольшую комнату в сдаваемом ему доме. Комната была четыре Костиных шага в длину и три в ширину. В длину она была бы все пять шагов, если бы не русская печка, которая неведомым образом сохранилась наравне с недавно проведенным газовым отоплением. Костя размышлял. Размышлять с раннего детства он привык вслух.
– С одной стороны, преступления, вроде бы, и нет. Труп или пострадавший не найден, заявления на пропажу уха нет, а следовательно, и состава преступления – тоже. Значит, я должен спокойно сидеть в кабинете и ждать настоящего, ярко выраженного убийства или ограбления. А с другой стороны, человеческое ухо, валяющееся без присмотра, сигнал тревожный. Значит, меры принять необходимо.
– Ага, – тихо крякнул кто-то.
– Кто здесь? – Костя выхватил пистолет.
Комната ответила тишиной. Комаров подобрался и прыгнул в пустой угол, из которого был хороший обзор. Занавески на окнах не колыхались, пространство под кроватью просматривалось великолепно, единственное место, где мог спрятаться злоумышленник – здоровый, весь в мелких трещинках красный монстр-шкаф. Тихо, вдоль стены, чтобы не скрипнула половица, прокрался он к монстру и резко откинул одну дверцу.
Аскетичные пожитки самого Кости, сиротливо стоящий в углу пустой чемодан, непобедимый аромат нафталина. Ничего, что могло бы разговаривать.
– Показалось, – решил Костя. – Итак, мы остановились на том, что меры принимать все-таки придется. Какие меры?
Ходить по дворам и опрашивать но-пасаранцев? Вызвать всех жителей повестками и насильственно проверять отсутствие одного уха? Шарить по кустам и погребам в поисках трупа? Глупо. И почему, собственно, я решил, что пропало только одно ухо? Потому, что Мальвинка трепала только одно? А может, до этого она уже съела дюжину?
Костя мучительно вспоминал, что по этому поводу говорилось на лекциях и практических занятиях в школе милиции, но ничего подобного вспомнить не мог. Были дела с найденными крупными частями тела, а о мелких ничего не говорилось. Можно было бы просмотреть конспекты, но на это ушло бы время, а то, что по горячим следам раскрыть преступление гораздо легче, чем по холодным, Костя усвоил твердо. Наконец спасительная мысль посетила его утомленную голову.
– Как все просто! – вскрикнул он и звонко шлепнул ладонью себя по лбу. – Надо просто проследить за болонкой и ее хозяйкой! Если собака с таким сожалением расставалась с уликой, то ей может прийти мысль вновь пойти за добычей. И загадка будет разгадана!
Не раздумывая больше и не прихватив ничего для комфортного сидения в засаде, Костя выскочил за дверь. В наступившей тишине жутковато и мистически прозвучало тихое и хриплое:
– Ага!
* * *
Дом экс-актрисы Комаров нашел быстро. Сначала он просто шел по направлениям, указанным ему добрыми и любопытными но-пасаранцами. Потом стал продвигаться к окраине села, как ему и советовали доброхоты. Дачу Савской он узнал сразу. Средних размеров и дряхлости домик напоминал грустную пародию на городскую квартиру. Кнопка звонка на покосившихся воротах, фанерная табличка с надписью: «Актрисе Савской звонить три раза», заросший палисадник, похищенная откуда-то жестянка с выбитыми буквами «Третий подъезд».
Комаров, помня первое знакомство с Савской и ее дурной болонкой, решил продолжить его несколько инкогнито, то есть не расспрашивать агрессивных дам о местонахождении уха, а залечь в засаде и проследить за их действиями. Неплохое место для засады нашлось с глухой стены дома. Щербатый забор давал возможность видеть все, что происходило во дворе, ближайшая доска легко и без скрипа отходила, то есть при желании можно было проникнуть на наблюдаемую территорию, густая трава скрывала Костю и не закрывала обзор, рядом не было тропинки и соседей. То есть никто не мог помешать слежению.
Смеркалось. Дискомфорт от неподвижного лежания в колючих зарослях все усиливался. Молодой организм настоятельно требовал движения и пищи.
"Олух, – ругал себя Костя, – ведь говорили же нам, что к засаде надо готовиться серьезно, продумывать варианты одежды, запасаться водой, пищей. Вот теперь лежи и питайся воспоминанием о своих «пятерках».
