Вскоре работа приняла обычный характер: ставились эксперименты, собирались данные, и в общем ничего интересного не случалось. Альберт чувствовал, что здесь требовались новые идеи, которых ни у него, ни у его сотрудников не было.
К отцу он больше не обращался. Совершенно очевидно, он оказывал своеобразное пассивное сопротивление проводимым работам. Он не только не интересовался тем, чем занимался сын, но всякий раз, когда тот хотел что-нибудь спросить, он, словно угадывая его намерение, либо начинал разговор на другую тему, либо отсылал его из кабинета.
Это было действительно пассивное сопротивление, потому что отец охотно принимал отдельных лиц и целые делегации от различных организаций, которые выступали против войны.
Раньше Альб никогда не подозревал, что его отец так интересуется политическими вопросами. Он всегда был образцом университетского профессора, стоящего в стороне от всякой идеологической борьбы. И вдруг, усталый, больной, отец совершенно преображался, когда к нему приходили люди и речь заходила о политических делах, от которых ученые обычно отмахивались.
– Ты ученый, а не политик, – как-то с горечью сказал Альберт, ставя компресс ему на грудь.
– Я прежде всего человек. Уже давно наступила пора сорвать с наших ученых маску мнимого нейтралитета. Прикрываясь высоким званием, они, видите ли, делают наивные глаза, когда вдруг оказывается, что результаты их исследовательской работы используются для уничтожения миллионов людей. Они прикидываются дурачками, которые якобы не в состоянии предвидеть простую вещь – каковы будут последствия того, что они изучают и открывают. Они десятилетиями пользуются гнусной лазейкой, чтобы отвертеться от соучастия в преступлении, сваливая вину на неумных политиков. Если я даю в руку сумасшедшему оружие, то отвечать за последствия должен я, а не сумасшедший…
После этой тирады Альберт решил, что исследовательскую работу над расшифровкой X- и Y-хромосом человека его отец считает каким-то образом опасной для человечества…
В один из пасмурных осенних дней Альберт возвратился домой раньше обычного. Воздух был холодный, промозглый, моросил мелкий дождь.
Подходя к двери, он вдруг увидел, как она широко распахнулась и из нее в одном платье быстро выбежала Миджея и стремглав помчалась через парк.
– Миджея, Миджея! – крикнул он.
Но девушка не слышала. Альберт нагнал ее в самом конце сада, куда она забилась как затравленный зверек.
– Миджея, милая, что с тобой? – спросил он задыхаясь.
– О, это ты, Альб! Как хорошо, что ты пришел!
– Что случилось? – Альберт набросил на ее дрожащие плечи свой плащ.
– Он хочет меня забрать.
– Кто?
– Господин Хорш. Он сейчас там, разговаривает с твоим отцом.
– Почему?
– Не знаю… Он говорит, для медицинских исследований.
– Пойдем домой. Я тебя никому не отдам.
Она покорно пошла за ним.
– Сиди здесь, – сказал Альб, вводя Миджею в свой кабинет на первом этаже. – Я сейчас пойду наверх и все выясню.
Из-за неплотно прикрытой двери кабинета доносились голоса профессора и еще чей-то, резкий и хриплый. Альберт остановился на минуту.
– Поймите же, друг мой, это настоящее безумие! Я вам неоднократно толковал, что сделать великое научное открытие это подвиг, но не сделать его – подвиг в квадрате! – доказывал кому-то профессор.
– Я иначе не могу, – возражал ему визгливый голос. – Я не понимаю, как вы можете результаты работы всей вашей жизни бросить в корзину. Ведь мы представляли все как раз наоборот…
– Мы были глупы и наивны. Это не путь…
– Нет, это единственный правильный путь! Вы просто трус! Наивный пацифист! Если бы не Сольвейг…
Альберт широко распахнул дверь и вошел. Отец, совершенно бледный, сидел в своей качалке, а рядом с ним стоял высокий человек с желтым скуластым лицом, с копной густых каштановых волос на голове. При разговоре, видимо, он яростно жестикулировал руками и при появлении Альба застыл в нелепой позе.
– Альб, я же тебя учил, чтобы ты без стука… – начал было отец.
В это мгновение Хорш сделал прыжок и схватил Альберта за руку.
Откуда-то у него появился фонендоскоп, налобное зеркало, лупа, и в одно мгновение он превратился в одержимого.
– А теперь одну капельку крови, только одну, – бормотал он, вытаскивая из кармана инструмент для пробивания кожи на пальце.
Альб пришел в себя и изо всех сил оттолкнул взбесившегося доктора. Тот был выше, но его мускулатура не вызывала зависти. Он пролетел весь кабинет, и если бы не письменный стол, двигался бы по инерции и дальше. Согнувшись, он ухватился за край стола и посмотрел на Альберта с отвратительной улыбкой и… любопытством. Да, именно со странным любопытством сумасшедшего.
– Вот ты какой, Альб, – наконец прошептал он, выпрямляясь во весь рост.
– Что здесь происходит? Кто этот господин? – спросил Альберт, подходя к отцу. Тот был совершенно бледен, глаза закрыты.
– О, Альб… Это господин Хорш, мой давнишний ученик и друг. Не сердись на него.
– У твоего друга скверные манеры, отец.
Хорш устало уселся в кресло и засмеялся. Он не спускал с Альберта своих дьявольски любопытных глаз. Казалось, все, что здесь происходило, представляло для него необычайный интерес.
– Не знаю, сколько бы я дал за одну каплю крови нашего Альба, – наконец проговорил он, играя в руках автоматической иглой.
– Замолчите, Хорш… Вы меня убьете, – простонал отец.
При словах «нашего Альба» Альберт пришел в ярость. Он подбежал к креслу, в котором сидел Хорш, и, схватив его за борта пиджака, поднял на ноги и потащил вон из кабинета. Возле двери Хорш внезапно выпрямился во весь рост и противным, хриплым голосом заорал:
– Но ведь девчонка действительно моя! Отдайте мне девчонку!
Потом он исчез.
Несколько отдышавшись, Альберт вернулся к отцу. Профессор полулежал в неудобной позе, с закрытыми глазами.
Альберт схватил его руки. Они были совершенно холодные.
Через месяц после смерти отца Альберт докладывал на ученом совете о результатах своей работы. Они были неутешительны.
– Каковы ваши дальнейшие планы? – спросил в конце доклада профессор Биркгофф.
Альберт пожал плечами. Кроме методики, которую ему в наследство оставил отец, он ничего другого придумать не мог. Совершенно очевидно, он не проявлял никаких выдающихся талантов в исследовательской работе, потому что доктор Сеат, сухонький сгорбленный старичок, прошамкал:
– Группа нуждается в хорошем консультанте.
– Кого бы вы предложили, доктор?
