"И почему", спросил я, "ты потешаешься над серьезным трудом?"
"Ну, эта цветущая жизнь пронесется как ветер", он сказал, "и как ветер, снесет всю эту глупую цивилизацию. Вы исчезнете через несколько столетий".
Тогда он снова согнулся от смеха, на сей раз ясно слышимого; и, еще смеясь, шагнул назад сквозь стену - в вечность, из которой появился.
Гость
В восемь вечера в Лондоне молодой человек вошел в роскошный ресторан.
Он был один, однако два прибора стояли за столиком, который он заказал. Он заказывал обед очень тщательно, письменно за неделю вперед.
Официант спросил его о другом госте.
"Вы вероятно не увидите его, пока не принесут кофе", сказал молодой человек; так что он обедал в одиночестве.
За смежными столами могли заметить молодого человека, непрерывно обращающегося к пустому стулу и продолжающего монолог на протяжении всего долгого обеда.
"Я думаю, Вы знавали моего отца", сказал он за супом.
"Я послал за Вами этим вечером", продолжил он, "потому что хочу, чтобы Вы оказали мне услугу; фактически я должен настаивать на этом". В этом человеке не было бы ничего эксцентричного, если б не его привычка адресоваться к пустому стулу; конечно, он ел самый роскошный обед, какого любой нормальный человек мог бы пожелать.
После того, как подали Бургундское, он стал более разговорчив, но не из-за того, что испортил вкус вина чрезмерным употреблением.
"У нас несколько общих знакомых", сказал он. "Я встретил Короля Сети год назад в Фивах. Я думаю, что он изменился очень мало с тех пор, когда Вы знали его. Я думаю, его лоб немного низок для короля. Хеопс оставил дом, который он построил для вашего приема, он, должно быть, готовился к этому в течение долгих лет. Я предполагаю, Вас редко развлекали таким образом. Я заказал этот обед больше недели назад. Я думал тогда, что леди могла бы пойти со мной, но поскольку она не пошла, я пригласил Вас. К тому же она не может быть столь же прекрасной, как Елена Троянская. Елена была прекрасна? Не тогда, когда Вы познакомились с ней, возможно. Вам повезло с Клеопатрой, Вы, должно быть, встретились, когда она была в зените".
"Вы никогда не знали ни русалок, ни фей, ни прекрасных богинь древности, вот где самое лучшее". Он умолкал, когда официанты приближались к его столу, но легко возвращался к разговору, как только они уходили, по-прежнему обращаясь к пустому стулу.
"Вы знаете, я видел Вас здесь в Лондоне на днях. Вы были в моторном автобусе, спускающемся с Ладгейт-хилл. Автобус шел слишком быстро. Лондон хорошее место. Но я буду рад оставить его. Именно в Лондоне я встретил леди, о которой вам говорил. Если бы не Лондон, я, вероятно, не смог бы ее встретить, и если бы не Лондон, у нее, вероятно, не было бы так много развлечений помимо меня. Он разделяет наши пути". Он сделал паузу, чтобы заказать кофе, пристально взглянул на официанта и положил соверен ему на ладонь. "Не нужно цикория", сказал он.
Официант принес кофе, и молодой человек опустил какую-то таблетку в свою чашку.
"Я не думаю, что Вы приходите сюда очень часто", продолжал он.
"Ну, Вы, вероятно, хотите идти. Я не отвлеку Вас надолго от вашего пути, ведь у вас множество дел в Лондоне".
Затем, выпив кофе, он упал на пол возле пустого стула, и доктор, обедавший в этом месте, склонился над ним и возвестил взволнованному управляющему о видимом присутствии гостя молодого человека.
Смерть и Одиссей
В суде олимпийцев Любовь смеялась над Смертью, потому что смерть была неприглядна, и потому что любовь не могла помочь смерти, и потому что смерть никогда не делала ничего стоящего, и потому что любовь делала.
И Смерть возненавидела этот смех и изводила себя мыслями о своих ошибках и о том, что она могла сделать, чтобы покончить с этой невыносимой пыткой.
Но однажды смерть влетела в суд как на крыльях и Они все заметили это. "Что с Вами теперь случилось?" сказала Любовь.
И Смерть с некоторой торжественностью сказала Ей: "Я собираюсь напугать Одиссея"; и натянув на себя серый дорожный плащ, вышла через двери ветра, устремив свой взор к земле.
И вскоре она прибыла в Итаку - в тот зал, который был так хорошо знаком Афине, - открыла дверь и увидела там знаменитого седовласого Одиссея, склонившегося к огню и пытающегося согреть руки.
И ветер через открытую дверь резко дунул на Одиссея.
И смерть подошла к нему сзади и внезапно вскрикнула.
И Одиссей продолжал греть свои бледные руки.
Тогда Смерть подошла поближе и начала дуть на него. И через некоторое время Одиссей обернулся и заговорил. "Хорошо, старый слуга", сказал он, "ваши хозяева были добры к Вам с тех пор, как я заставил Вас поработать для меня возле Илиона?" И Смерть некоторое время стояла молча, поскольку думала о смехе Любви.
Тогда Одиссей произнес: "Давай, подставь мне плечо". И он тяжело оперся на эту костлявую палку; а потом они вышли вместе сквозь открытую дверь.
Смерть и Апельсин
В далекой южной земле два темнокожих молодых человека сидели за ресторанным столиком вместе с женщиной.
И на тарелке женщины лежал маленький апельсин, хранивший в сердце злобный смех.
И двое юношей смотрели на женщину, не отрывая глаз, и они немного ели и много пили.
А женщина улыбалась обоим одинаковой улыбкой.
Тогда маленький апельсин, таивший смех в сердце, медленно скатился с тарелки на пол. И темнокожие молодые люди тут же бросились его подбирать. Под столом они внезапно столкнулись, и скоро они начали говорить друг другу резкие слова, а ужас и бессилие боролись с разумом каждого, пока разум не замер в беспомощности. И сердце апельсина смеялось, и женщина продолжала улыбаться; и Смерть, сидевшая за соседним столом tete-a-tete со старым джентльменом, встала и подошла поближе, прислушиваясь к ссоре.
Мольба Цветов
Это был голос цветов в Западном ветре, чудесном, старом, ленивом Западном ветре, дувшем непрерывно, дувшем сонно, дувшем в Грецию.
"Леса ушли, они пали и покинули нас; люди не любят нас больше, мы одиноки в лунном свете. Большие машины мчатся по красивым полям, их пути жестоки и ужасны на земле и под землей.
"Подобно раковым опухолям, города скрывают траву, они гремят в своих логовах непрерывно, они блестят вокруг нас, уродуя ночь.
Леса ушли, O Пан, леса, леса. И ты далеко, O Пан, так далеко". Я стоял ночью между двумя железнодорожными ветками на краю Мидленд-Сити. По одной из них, по-моему, поезда проносились каждые две минуты, а по другой проходили два поезда за пять минут.
Совсем близко были сияющие фабрики, и небо над ними выглядело пугающим, как в лихорадочных снах.
Цветы были правы, опасаясь приближающегося города, и отсюда я слышал их поднимающийся крик. И затем я услышал несущийся в музыке ветра голос Пана, порицающего их из Аркадии: "Будьте немного терпеливее, все это ненадолго".
