Цветы были правы, опасаясь приближающегося города, и отсюда я слышал их поднимающийся крик. И затем я услышал несущийся в музыке ветра голос Пана, порицающего их из Аркадии: "Будьте немного терпеливее, все это ненадолго".
Время и Торговец
Однажды Время, когда оно бродило по миру, и его волосы были седыми не от старости, а от пыли разрушенных городов, зашло в мебельный магазин, в антикварный отдел. И там оно увидело человека, затемняющего древесину кресла краской, бьющего мебель цепями и имитирующего в ней червоточины.
И когда Время увидело, что кто-то другой делает его работу, оно встало рядом с ним и некоторое время критически наблюдало.
И наконец оно сказало: "Я работаю не так", и окрасило волосы человека в белый цвет и согнуло его спину и провело несколько морщин на его хитром лице. Затем оно вышло и зашагало дальше, в могущественный город, который был утомлен и болен и слишком долго беспокоил поля, уставшие от его давления.
Маленький город
Я был между Горагвудом и Дрогэдой, когда внезапно увидел город. Это был маленький город в долине, казалось, окруженный легкой дымкой. Солнце проникало сквозь нее и золотило так, что все это напоминало старую Итальянскую картину, где ангелы движутся на переднем плане, а все остальное скрывается в золотом сиянии. И я знал, что вокруг города, насколько можно было увидеть с земли, хотя и нельзя точно разглядеть сквозь золотой дым, пролегают пути бродячих судов.
Вокруг, по всем склонам холмов, расстилались путаные линии маленьких полей, и снег будто ради опыта сталкивался с ними; но птицы уже перебирались в защищенные места, поскольку все предзнаменования указывали, что снега выпадет гораздо больше. Дальше несколько небольших холмов сверкали подобно роскошной защите, прорванной веками, и упавшей с земных границ Рая. И вдалеке во тьме горы беззаботно смотрели в сторону моря.
И когда я увидел серые и безмятежные горы, стоявшие там, где они стояли, когда города и цивилизации Аравии и Азии возникали подобно крокусам, и подобно крокусам рушились, я задался вопросом о том, как долго будет висеть дым в долине и маленьких полях на склонах холмов.
Поля, где не пасется скот
Так сказали горы: "Созерцайте нас, даже нас; старые седые горы, на которые опираются ноги Времени. Время на наших камнях сломает свой посох и споткнется; и все равно мы будем сидеть величественно, как теперь, слушая звук моря, нашей старой единорожденной сестры, которая лелеет кости своих детей и рыдает о вещах, которые она совершила.
Вдали, вдали мы возвышаемся над всеми вещами; поддерживаем небольшие города, пока они не состарятся и не оставят нас, чтобы уйти в страну мифов.
Мы - неувядаемые вершины. И мягко облака приплывали из далеких мест. От скалы к скале, от горы к горе, от Кавказа к Гималаям мчались они мимо солнечного света на спинах штормов, и праздно взирали с золотых высот на гребни гор.
"Они уйдут", сказали горы.
И облака ответили, как я мечтал или представлял себе:
"Мы уйдем, разумеется, мы уйдем, но на наших полях, где не пасется скот, гордо бродит Пегас. Здесь Пегас скачет и щиплет не траву, а песню, которую жаворонки приносят ему каждое утро с далеких земных полей. Цокот его копыт разносится по нашим склонам на восходе солнца, как будто наши поля сделаны из серебра. И вдыхая дуновение рассветного ветра расширяющимися ноздрями, со вздыбленной головой и дрожащими крыльями, он стоит и смотрит с наших огромных высот, и фыркает, и видит чудесные войны далекого будущего в складках и изгибах тог, которые покрывают колени богов".
Червь и Ангел
Отползая от могилы павшего, червь встретился с ангелом.
И вместе они рассматривали королей и королевства, и юношей и девушек, и города людей. Они видели стариков, тяжело восседающих в креслах, и слышали детей, поющих в полях. Они видели далекие войны, воинов и окруженные стеной города, мудрость и зло, и великолепие королей, и людей всех стран, которых касался солнечный свет.
И червь сказал ангелу: "Смотри на мою пищу".
"Мммм... Всякая плоть-трава..." - пробормотал ангел, когда они шли по берегу моря, "и ты можешь уничтожить даже это?" И червь побледнел от гнева, поскольку три тысячи лет он пытался уничтожить эту черту и все равно ее мелодия звучала в его голове.
Страна без песен
Поэт пришел в большую страну, где совсем не было песен. И он глубоко оплакивал нацию, у которой не нашлось ни единой дурацкой песенки, которую можно было бы напевать вечерами.
И наконец он сказал: "Я создам для них сам эти дурацкие песенки, чтобы они могли быть веселы на улицах и счастливы у камина". И за несколько дней он создал для них бесцельные песни вроде тех, которые девы поют на холмах в более древних и более счастливых странах.
Тогда он подошел к некоторым из жителей, когда они сидели, утомленные дневной работой, и сказал им: "Я наделил Вас несколькими бесцельными песнями из маленьких неблагоразумных легенд, которые чем-то похожи на ветер в долинах моего детства; и Вы можете напевать их печальными вечерами". А они ответили ему:
"Если ты думаешь, что у нас сейчас найдется время для такой ерунды, то не много же ты знаешь о прогрессе современной торговли".
И поэт заплакал, сказав: "Увы! Они прокляты".
Самая последняя Вещь
Я видел грязного обжору у берегов реки Времени.
Он скрывался в садах, усыпанных яблоками, в счастливой земле цветов; рядом стояли колоссальные амбары, в которых древние хранили зерно, и солнце золотило безмятежные далекие холмы за пределами страны. Но он повернулся спиной ко всему этому. Он сидел и наблюдал за рекой. И независимо от того, что река случайно посылала ему вниз, грязный обжора хватал это жадно своими руками, молниеносно опуская их в воду.
Были в те дни, да и теперь еще есть, несколько нечистоплотных городов на реке Времени; и из них жуткие неназываемые вещи приплывали, бесформенные, разбухшие в воде. И всякий раз, когда запах опережал их, грязный обжора погружался в грязную воду и заходил в нее поглубже, выжидая. И если он открывал рот, всякий мог увидеть эти вещи на его губах.
Вместо них с верховьев реки опускался иногда упавший лепесток рододендрона, иногда роза; но они были бесполезны грязному обжоре, и когда он видел их, он недовольно рычал.
Поэт шел по берегу реки; его голова была поднята, и его взгляд был далеко; я думаю, он видел море и холмы Судьбы, с которых спускалась река. Я же видел грязного обжору, стоящего с выражением жадности на лице по пояс в водах реки, пахнувшей злом.
"Взгляни", сказал я поэту.
"Поток уничтожит его", ответил поэт.
"Но те города, которые отравляют реку...", сказал ему я.
И он ответил: "Всякий раз, когда столетия тают на холмах Судьбы, река ужасно разливается".
