– Да, сэр. Правда…
– Благодарю вас, лейтенант Фой. Вернемся к этому вопросу завтра.
Командиры кораблей-разведчиков переглядываются. Эрон видит, что они дружно недолюбливают Фоя и, подобно драчунам, только и ждут удаления докучливого миротворца. Эрон с ними заодно: он никак не может заставить себя симпатизировать Фою. С другой стороны, ему не понравился тон сестры.
– А образцы, а датчики? — не выдерживает Дон Парселл. — Они-то не врут! Судя по данным о первых тридцати часах, проведенных на планете, местечко великолепное.
Тим Брон улыбается Эрону. Йелластон тоже улыбается, но едва заметно. Он скашивает глаза в сторону недреманного ока камеры. Эрон восхищен спокойствием командира и его умением владеть ситуацией. Старина Йелластон! Он сохраняет самообладание в этой законопаченной на многие годы жестяной банке. Такого капитана поискать! Новозеландец, получивший образование в захудалой английской школе. Командовал полетом на Юпитер, и так далее, и так далее. Последний из могикан.
Правда, сейчас Эрон замечает нечто странное: всегда уравновешенный Йелластон массирует костяшки пальцев. Его вывели из себя непонятные ответы Лори? Или дело в огоньках, вспыхнувших в глазах обоих командиров разведывательных кораблей — планета!
ПЛАНЕТА…
Эрону тоже трудно усидеть на месте, как он ни призывает себя к спокойствию. Неужели им наконец улыбнулась удача? После стольких изнурительных лет, после того как Дон, а вслед за ним Тим вернулись с пустыми руками, обнаружив вокруг первых двух солнц Центавра одни лишь газовые облака и обломки камней, — неужели последняя карта в колоде оказалась выигрышной? Если верить Лори, то люди Ку бродят сейчас по новому Эдему, встречи с которым жаждал весь экипаж. А они позволяют себе болтаться в потемках в одном лишь годе полета… Если бы только Лори можно было доверять…
Эрон спохватывается: капитан Йелластон обращается к нему.
– Вы считаете ее физически здоровой, доктор Кей?
– Да, сэр. Мы проделали весь комплекс анализов, чтобы выявить последствия контакта с внеземной органикой, а также произвели стандартную биометрию. По данным на вчерашний вечер, если не принимать во внимание потерю веса и язвенное поражение двенадцатиперстной кишки, приобретенные во время обратного пути на «Кентавр», то состояние доктора Лори Кей то же, что и два года назад, когда она готовилась к полету.
– Эта язва, доктор… Она действительно открылась в результате стресса от одиночества на обратном пути?
– Совершенно верно, сэр. — На сей счет у Эрона нет никаких сомнений. Почти год лететь навстречу некоей точке во Вселенной… Бедная сестренка… Это требует сверхчеловеческих усилий! Да еще с инопланетной тварью на борту… Эрон опять чувствует неведомое создание: теперь оно где-то там, под дальней переборкой. Он смотрит в камеру, борясь с желанием спросить у остальных, испытывают ли они то же ощущение.
– Завтра последний день трехнедельного карантина, — напоминает Йелластон. — Длительность изоляции определена, конечно, произвольно, просто для перестраховки. Вы продолжите наблюдение за состоянием доктора Лори Кей вплоть до решающего заседания завтра в девять ноль-ноль. — Эрон кивает. — При отсутствии противопоказаний карантин будет снят в полдень. После этого мы как можно быстрее приступим к изучению организма, заблокированного в корабле «Гамма». Скажем, на следующий день. Хватит ли вам этого времени, чтобы скоординировать свои действия с работой ксенобиологов и приготовиться помогать нам, доктор Кей?
– Да, сэр.
После этого все четверо расходятся, ловко перемещаясь в тесноте. Но здесь все равно просторнее, чем стало теперь на Земле. Эрон замечает, с каким подобострастием Фой заговаривает с Йелластоном. Все что угодно, лишь бы добиться внимания Папочки… Но разве сам он не во власти обаяния Йелластона? Разве его собственное поведение отличается большей независимостью? К черту, спохватывается он, за десять лет самокопание превратилось в привычку, вызывающую тошноту.
Он возвращается в коридор изолятора. Лори скрылась в своей каморке, Соланж нигде не видно. Он кивает Коби через прозрачную перегородку и дотрагивается до раздатчика пищи. Появление еды сопровождается аппетитным ароматом. Порция белков с неожиданным гарниром! Интендантская служба не дремлет.
Он жует, рассеянно поглядывая на объемное изображение Земли над столом в его кабинете. Копии этой фотографии развешаны по всему кораблю: ясная, захватывающая дух картина родной планеты из прежних чистых времен. Интересно, что там едят сейчас? Может, друг друга? Впрочем, эта мысль за десятилетие утратила былую остроту. Подобно всему экипажу «Кентавра», Эрон не оставил на Земле сильных привязанностей. Тогда на Земле копошилось двадцать миллиардов жителей; сейчас эта цифра наверняка выросла до тридцати миллиардов, невзирая на вспышки голода. Люди спят и видят, как бы вырваться к звездам, благо что появились надлежащие технические средства. Все надежды возлагаются на зеленый сигнал с «Кентавра». То есть не в буквальном смысле зеленый, а один из трех простых кодов, способных преодолеть такое расстояние. На протяжении долгого десятилетия они посылали только желтый сигнал — «исследования продолжаются». Еще три недели назад они вообще собирались зажечь красный свет — «планета не найдена, возвращаемся на базу». И вот теперь — планета Лори!
Эрон, качая головой, наслаждается долькой настоящего яйца и размышляет о зеленом сигнале, которому потребуется четыре года, чтобы достигнуть Земли. Планета найдена, высылайте караваны эмигрантов, координаты такие-то… Миллиарды землян будут давиться в очередях, чтобы получить местечко в тесном пространстве транспортного корабля.
Эрон поправляет себя: «миллиарды землян» — никуда не годная формулировка. Он упорно старается представить их, независимо от количества, живыми людьми — самостоятельными существами, у каждого из которых есть собственное лицо, имя, неповторимый характер, судьба. Для того чтобы не мыслить категориями миллиардов, он изобрел специальный метод: вспоминать конкретных людей, которых знал. Пока он жует, в мозгу шествует цепочкой нескончаемая армия… У всех этих людей он чему-то учился. Из глубин памяти безмолвно, всплывает одно из лиц — Томас Браун. Браун был грустным убийцей, первым пациентом психохирурга Эрона невесть сколько лет тому назад в Хьюстонском Анклаве. Помог ли он Брауну? Скорее всего, нет, но будь он проклят, если когда-нибудь забудет Брауна. Браун был не условной единицей, а живым человеком.
Эрон начинает думать о своих попутчиках, шестидесяти избранниках. Соль Земли! Если это и сарказм, то лишь отчасти. Он гордится своими соратниками: их выносливостью, находчивостью, трезвым взглядом на вещи. Возможно, в этом крохотном пузырьке воздуха и тепла, залетевшем на расстояние двадцати шести миллионов миль, помноженных еще на миллион, собрались самые здравомыслящие дети Земли.
