- Хочешь, включу магнитофон? Я вчера ночью сделал хорошие записи.
- Знаю. Спать не давал.
- Мешал, да?.. А я-то думал, у вас ничего не слышно. - Он подозрительно покосился на меня: - И сейчас ведь мешаю, да?
- Не мешаешь, а утомляешь...
Я зевнул.
- Так... Что же придумать, чтобы не утомлять, тебя? Поговорить о Бетховене или Эйнштейне?.. Но я ведь не смыслю ни в том, ни в другом.
Я закурил еще одну сигарету. Мне это нравилось.
Вагана задело мое откровенное признание.
- И всегда утомляю? - спросил он через минуту, собирая пустые кофейные чашки.
- У Эйнштейна есть основная формула, - сказал я,ты ее, наверное, не знаешь, а?
- Оставить тебе сигарет?
- Оставь...
И я увидел, как засветилось лицо Вагана. Люди такие странные. Посмотришь на все со стороны, даже самые обыкновенные вещи покажутся смешными. Например, чему обрадовался Ваган? Сам вечно клянется, что вот бросит курить, назначает дни, случается, даже намеренно не покупает сигарет, чтобы не курить. И пожалуйста, доволен, что некурящий просит оставить сигареты. Вагану сейчас важно одно: помочь мне хоть чем-нибудь. И кто знает, попроси я у него таблеток десять веронала, не раздобудет ли он их с той же готовностью. А от них ведь и на тот свет недолго...
- Нет, с тобой наверняка что-то случилось,- уже из коридора донесся голос Вагана.- Я, конечно, не настаиваю, не хочешь - не рассказывай. Интересно, правда, но не настаиваю... Что ты сказал?
- Ничего, - ответил я. - Не выучить ли тебе и впрямь гениальную формулу Эйнштейна.
- Зачем? - удивился Ваган.
- Это очень легкая формула,- не унимался я.- Никогда не забудешь. Ее гениальность в простоте. X=A-f B + C. Запомнишь?
- Я, скажу Арус, чтоб принесла тебе горячего чаю с кизиловым вареньем. Выпьешь, хорошенько пропотеешь, и все как рукой снимет, - услужливо предложил Ваган.
- Иксом Эйнштейн обозначил жизненный успех, - стал разъяснять я.- А это работа. В - отдых, С - уменье держать язык за зубами. Ясно?
Ваган растерянно кивнул.
- Помни это асегда и никогда не попадешь в беду,уверенно посоветовал я ему.- Это - формула жизни. Основная формула. X=A-j-B-f-C. И пожалуйста, не вздумай случайно сегодня ночью делать всякие там хорошие записи. Очень тебя прошу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Лаборатория у нас самая обыкновенная. Нет в ней ни Кюри, ни Ферми, ни Иоффе, нет братьев Алиханянов.
Серьезных эксцессов тоже нет.
Путь от входа до двери в глубине коридора всегда кажется мне страшно длинным, может, потому, что, хочешь не хочешь, он пролегает мимо кабинета заместителя директора, сухощавого старика, которого давно уже никто не видел улыбающимся.
На этот раз я опоздал примерно на полчаса и благополучно проскочил мимо злополучной обшитой клеенкой двери. Так долго старик никогда не задерживался в коридоре. Наверное, ему и в голову не приходило, что можно опоздать на. целых полчаса и даже больше.
Устроившись в укромном уголке, Седа и Луиза о чем-то шушукались. Когда я вошел, Седа растерянно вскочила.
- Фу, напугал!..- вместо приветствия сказала Луиза.
Надевая халат, я дольше обычного задержался перед зеркалом, из которого смо,трел на меня знакомый с детства, наиобыкновеннейший Левой. Я с трудом удержался от желания состроить гримасу в ответ на унылый взгляд этого Левона и, оторвавшись от зеркала, не спеша направился к лабораторному столику.
Чего это испугал-ись девушки?
Я оглядел лабораторное оборудование, пробирки и уселся так, чтобы видеть девушек.
Луиза приподняла голову, и я, отводя глаза, пробурчал:
- Пробирки грязные. Я - старший химик и имею право требовать у лаборанта, чтобы пробирки были чистые.
Луиза сидела только в одном чулке. Другой был у Седы в руках.
Ясно: петля спустилась.
Седа натянула чулок на маленькую пробирку и с удивительной ловкостью поднимала петлю. Она сидела, закинув ногу на ногу. Узкая юбка ее приподнялась. Взгляд мой задержался на белой полоске над ее чулком, и я тут же переменил место.
- Заканчивайте, девушки. Пробный материал готов, Луиза?
- Готов. - Она протянула мне стеклянный тигель с поимером.
Настроение у меня было нерабочее, и я неохотно развернул журнал. По плану предстояло заняться испытанием термостойкости полимера.
- Включи печь,- сказал я.
Седа стянула чулок с пробирки.
- Мужчины никогда не поймут, что значит спущенная петля,- недовольно проговорила она.
- Ну, не такая уж это сложная проблема.
- Э, - махнула рукой Седа, - вы много чего и проще не понимаете.
Я и хотел бы рассердиться, да не получалось. Только улыбнулся и спросил:
- Все женщины так самоуверенны?
- Нет,- ответила Луиза.- И во-первых, это вовсе не самоуверенность. А во-вторых, мы хотим предложить тебе кое-что, но не решаемся. Между прочим, потому что не самоуверенны.
Я сделал вид, что никакое их предложение меня не интересует.
- Сегодня поет Гоар, - продолжала Луиза.-Пойдешь с нами? Приглашаем...
- Вместе с Асмик, - добавила Седа. - И познакомимся наконец.
- К сожалению, не сможем,- сказал я.- Мне надо вечером немного поработать. А Асмик, я думаю, затеет стирку.
Она всегда стирает под выходной. Чтобы я мог ей помочь. Сами понимаете, женщине одной трудно справиться со стиральной машиной.
- Что верно, то верно, - подтвердила Седа.
Луиза взяла чулок и прошла за огромный шкаф, надеть его.
- Как-нибудь в другой раз, - сказал я. - Асмик тоже очень хочет познакомиться с вами, но что делать - не получается.
Температура в печи пятьсот градусов по Цельсию. Сдается мне, опять ничего не выйдет. Необходимо пересмотреть режим полимеризации.
- Асмик очень хорошая, - говорю я. - Институт кончила годом позже меня.
- А какой? - поинтересовалась Седа.
- Педагогический. Училась хорошо. Получала именную стипендию, но на пятом курсе чуть не срезалась по психологии. Еле тройку натянули. И все из-за меня. Отнимал много времени.
Я взглянул на часьь Попробую после обеда уйти. Айказян, надо думать, позволит. Сегодня короткий день.
- Джоан Садерленд - слабость моей Асмик. Вы слышали Садерленда? Девушки возились у печи и не ответили мне.- Вся наша компания обычно собиралась у Асмик. И чаще всего, когда созревала тута. Трясти ягоды вызывался я.
И Асмик гордилась тем, что я ловко взбираюсь на дерево.
Не знаю, что в этом особенного, но она гордилась. А однажды...
Я вдруг заметил, что девушки меня не слушают, и оскорбленно умолк.
Подошел к окну и выглянул наружу. Внизу стелилась обыкновенная асфальтированная, почти пустынная улица, на тротуарах которой зимой скапливался снег, а в остальное время года зеленели и желтели опавшие листья каштанов.
Если уйду сразу после обеда, к двум буду у калитки розового двухэтажного особняка. Учуяв чужого, глухо залает Богар.
