Юрий Никитин - Совершенные слова

На меня дохнуло жаром. Володька был сухой и черный, словно прокалился и даже прокоптился в огне.

Я раскрыл было рот, чтобы узнать, какое произведение он пишет, но он опередил меня.

- Ни роман, - сказал он медленно, - ни повесть... Мне кажется, я отыскал абсолютную форму, но испробую ее сперва иначе...

- Напишешь заявление на квартиру? - попытался я блеснуть остроумием. - На дачный кооператив? Попросишь путевку в Монте-Карло?

Он посмотрел холодно, поморщился:

- Я мог бы и это. Поверь, получил бы. Но это - потом. Мы - литераторы и должны думать о своих литвещах в первую очередь. Я создам свой сверхроман, но сперва уберу этого подонка...

Я сразу понял, о ком он говорит, ужаснулся:

- Да ты что?

Он взглянул на меня с жалостью, усмехнулся.

- Не бойся, убивать не буду. Хотя, может быть, стоило бы. А в самом деле... О, какое удовольствие я получу от победы! Загоню его куда-нибудь к белым медведям на вечное поселение, буду всю жизнь тешиться победой.

- Как ты это сделаешь?

Он указал на пишущую машинку. Там торчал лист, уже до половины заполненный текстом. Возле машинки лежали страницы, густо испещренные помарками.

Я сделал шаг к столу, но он удержал меня.

- Не надо, - сказал он мягко, но глаза его победно горели. - Там еще черновик, но - уже действует. Сам чувствую. А я хочу тебя сохранить здесь.

И на сей раз мне пришлось покинуть его квартиру, не выведав тайны, к которой Володя стремился. А в последующие дни его не было дома. Я звонил почти ежедневно, мне отвечали соседки, что Володя еще не приходил. Тогда я набрал номер его телефона и опять узнал, что Володя дома не ночует...

Рано утром я поехал к нему на квартиру. Двери открыла Тамара Михайловна, самая старая из соседок; эта бабуля с любопытством оглядела меня.

- Где Володя? - спросил я, желая поскорее протиснуться, чтобы войти в его комнату.

- Уехал, милый... Совсем уехал!

- Куда? - удивился я.

- На Север!.. К простору, говорит, к белому безмолвию... Чудно говорил, но так хорошо, весь светился. Быстро так собрался, невтерпеж ему было. Даже двери не запер.

Я прошел мимо старушки, толкнул дверь его комнаты; там был прежний беспорядок, только на стене не было одежды. Пишущая машинка стояла на столе, а по столу были разбросаны листки бумаги.

Я на ощупь собрал бумаги, желание прочесть записи его последних дней было неудержимым, я бегом пронесся по коридору, во рту было тепло и солоно. Пальцы наткнулись на прокушенную губу.

Только краем глаза взглянул я на лист, вынутый из пишущей машинки! Всего пять-шесть строк о далеком Севере, о собачьей упряжке, мчащейся по плотному насту под россыпью звезд, о бескрайней белой тундре и бесконечности.

Задыхаясь от неведомой тоски, я выскочил на улицу.

По улице текла людская река, за бровкой проносились быстрые, как призраки, машины. Дома огромные, массивные, надежные, но страшная тоска сдавила грудь. Разве можно жить в душном городе из камня и железа? Разве не лучше уехать на Дальний Север, где еще не ступала нога человека?