Гурронсевас оказался в просторной приемной, где стояло четыре письменных стола с компьютерами. Столы были расставлены так, что между ними располагался широкий проход к двери в кабинет Главного психолога. Сейчас были заняты три стола. За одним сидел тарланин, за другим — соммарадванка, а за третьим — землянин в том же звании, что Тимминс. Тарланин и соммарадванка не прервали своей работы, но каждый с любопытством скосил на вошедшего тралтана один из своих многочисленных глаз. Землянин, как это свойственно представителям этого вида, устремил на Гурронсеваса оба глаза. Переставляя свои шесть ног как можно более осторожно и мягко, дабы не произвести лишнего шума и сотрясения (такую походку Гурронсевас выработал за время пребывания в тесных помещениях в обществе существ, привыкших к меньшей силе притяжения), тралтан сделал несколько шагов по приемной.
Он молчал, поскольку не счел допустимым обращаться к кому-либо из подчиненных до тех пор, пока не поговорил с начальником.
Тимминс быстро проговорил:
— Гурронсевас, только что прибыл на «Тенночлане», к майору.
Другой землянин улыбнулся и сказал:
— Майор ждет вас, Гурронсевас. Прошу вас, входите. Один.
Дверь в кабинет отъехала в сторону. Тимминс негромко проговорил:
— Удачи, сэр.
Кабинет Главного психолога оказался еще просторнее приемной. Если обстановка в кабинете и навеяла Гурронсевасу какие-то ассоциации, то, пожалуй, он бы сравнил это помещение с камерой пыток на Тралте в доисторические времена, но камерой комфортабельной. От стен к середине кабинета подбирались предметы мебели самых фантастических очертаний и конструкций. Две замысловатые конструкции свисали с потолка. Здесь с удобством могли разместиться представители всевозможных видов, и при этом так, как это было для них привычно — сидя, лежа, свернувшись в клубок или повиснув, к примеру, вниз головой. Будучи существом, привыкшим работать, есть, спать и делать все остальное, стоя на шести ногах (за исключением тех случаев, когда нужно было приспособиться к углу зрения собеседника), Гурронсевас не проявил к широкому ассортименту мебели большого интереса. Он без малейшей растерянности шагнул на чистый участок пола перед столом, за которым на вертящемся стуле восседало существо с неограниченной властью по имени О'Мара.
Гурронсевас смотрел на О'Мару во все глаза, но хранил молчание. Кто он такой, майор знал, так что нужды представляться не было, а тралтан хотел, чтобы его не заподозрили в желании нарушить субординацию или правила хорошего тона хотя бы в мелочах, и желал произвести впечатление существа, которое не втянешь в ненужные разговоры.
Майор показался Гурронсевасу стариком (у землян была привычка считать годы прожитой жизни), хотя шерсть на голове и надбровных дугах у него была скорее серой, нежели седой. Черты лица и две руки Главного психолога оставались неподвижными. Он смотрел на Гурронсеваса. Молчание затянулось. Наконец О'Мара кивнул. Заговорив, он не назвал тралтана по имени, не назвался и сам.
Скорее всего произошло короткое, молчаливое состязание двух характеров, но Гурронсевас так и не понял, кто вышел победителем.
— Начну с того, что поприветствую вас в стенах Главного Госпиталя Сектора, — сказал О'Мара, ни разу не опустив лоскутов кожи над глазами. — Мы оба понимаем, что эти слова — пустая формальность, форма вежливости, поскольку ваше присутствие здесь — не результат приглашения администрации и не констатация ваших необычайно высоких медицинских или технических достижений. Вы находитесь здесь из-за того, что у кого-то в Медицинском Совете Федерации произошло помрачение рассудка, и этот кто-то отправил вас сюда, дабы мы решили, верен его замысел или нет. Верно ли я вкратце изложил ситуацию?
— Нет, — ответил Гурронсевас. — Меня не посылали. Я сам вызвался.
— Мелкая неточность, — сказал O'Mapa. — А может быть, вы извращаете суть. Почему вам захотелось попасть сюда? Только, прошу вас, не повторяйте то, что написано в документах. Там написано много, подробно, весьма впечатляюще — возможно, даже четко, но зачастую факты, содержащиеся в документах такого рода, приукрашены или сглажены в пользу соискателя. Нет, я ни в коем случае не утверждаю, что имеет место намеренная фальсификация, просто хочу сказать, что случаются моменты фикции. Вы раньше работали в больницах?
— Вы знаете, что не работал, — отозвался Гурронсевас, подавив желание раздраженно топнуть ногой. — Но не считаю это препятствием для исполнения своих обязанностей.
O'Mapa кивнул.
— В таком случае скажите мне как можно более кратко: вы хотели здесь работать?
— Я не «работаю», — отвечал Гурронсевас, приподняв и опустив две ноги так, что прикрепленная к полу мебель в кабинете задрожала. — Я не ремесленник, не технарь. Я художник.
— Прошу вас простить меня, — произнес O'Mapa голосом, казалось, начисто лишенным язвительности, — Но почему вы избрали именно этот госпиталь в качестве объекта для ваших художеств?
— Потому, — пылко отозвался Гурронсевас, — что он — вызов для меня. Вероятно, дерзкий вызов, поскольку Главный Госпиталь Сектора — самый большой и самый лучший. Не воспринимайте это как неуклюжую попытку польстить вам или госпиталю — этот факт общеизвестен.
O'Mapa чуть-чуть склонил голову и сказал:
— Этот факт действительно известен каждому нашему сотруднику. Я очень благодарен вам за то, что вы не пытаетесь льстить мне — неуклюже или как бы то ни было еще, поскольку это совершенно бесполезно. Я также не припомню случая, чтобы я прибегал к лести в разговоре с кем бы то ни было, хотя истории известны случаи, когда я нисходил до вежливости. Надеюсь, мы понимаем друг друга? Теперь, отвечая на вопросы, можете использовать более обширный словарный запас, — продолжал O'Mapa, не дав Гурронсевасу ответить на вопрос. — Что же в этом громадном сумасшедшем доме так привлекло вас, почему вы решили отправиться сюда и каким влиянием вы пользуетесь, если вам удалось это провернуть? Может быть, вы были недовольны своим прежним начальством или оно — вами?
— Безусловно, нет! — воскликнул Гурронсевас. — Я работал в «Кромингана-Шеск» в Ретлине, на Нидии, крупнейшем фешенебельном отеле-ресторане Федерации. Там ко мне очень хорошо относились, а если бы и нет, то меня с удовольствием приняли бы на работу в другое заведение. Меня просто на части рвали. Я был вполне доволен своей работой до тех пор, пока около года назад не познакомился с одним высокопоставленным офицером с базы на Нидии, командором флота, кельгианином Руднардтом.
Гурронсевас умолк, припомнив на редкость короткий и простой разговор, из-за которого его спокойной, но скучной прежней жизни пришел конец.
